Виктор гюго - человек, который смеется. «Человек, который смеётся», художественный анализ романа Виктора Гюго Гюго человек который смеется читать краткое содержание

Гюго Виктор

Человек, который смеется

В Англии все величественно, даже дурное, даже олигархия. Английский патрициат - патрициат в полном смысле этого слова. Нигде не было феодального строя более блестящего, более жестокого и более живучего, чем в Англии. Правда, в свое время он оказался полезен. Именно в Англии надо изучать феодальное право, подобно тому как королевскую власть надо изучать во Франции.

Книгу эту собственно следовало бы озаглавить «Аристократия». Другую, которая явится ее продолжением, можно будет назвать «Монархия». Обе они, если только автору суждено завершить этот труд, будут предшествовать третьей, которая замкнет собою весь цикл и будет озаглавлена «Девяносто третий год».

Отвиль-Хауз. 1869.

ПРОЛОГ

1. УРСУС

Урсус и Гомо были связаны узами тесной дружбы. Урсус был человек, Гомо - волк. Нравом они очень подходили друг к другу. Имя «Гомо» дал волку человек. Вероятно, он же придумал и свое; найдя для себя подходящей кличку «Урсус», он счел имя «Гомо» вполне подходящим для зверя. Содружество человека и волка пользовалось успехом на ярмарках, на приходских праздниках, на уличных перекрестках, где толпятся прохожие; толпа всегда рада послушать балагура и накупить всяких шарлатанских снадобий. Ей нравился ручной волк, ловко, без принуждения исполнявший приказания своего хозяина. Это большое удовольствие - видеть укрощенного строптивца, и нет ничего приятней, чем наблюдать все разновидности дрессировки. Вот почему бывает так много зрителей на пути следования королевских кортежей.

Урсус и Гомо кочевали с перекрестка на перекресток, с площадей Абериствита на площади Иедбурга, из одной местности в другую, из графства в графство, из города в город. Исчерпав все возможности на одной ярмарке, они переходили на другую. Урсус жил в балагане на колесах, который Гомо, достаточно вышколенный для этого, возил днем и стерег ночью. Когда дорога становилась трудной из-за рытвин, грязи или при подъемах в гору, человек впрягался в лямку и по-братски, бок о бок с волком, тащил возок. Так они вместе и состарились.

На ночлег они располагались где придется - среди невспаханного поля, на лесной прогалине, у перекрестка нескольких дорог, у деревенской околицы, у городских ворот, на рыночной площади, в местах народных гуляний, на опушке парка, на церковной паперти. Когда возок останавливался на какой-нибудь ярмарочной площади, когда с разинутыми ртами сбегались кумушки и вокруг балагана собирался кружок зевак, Урсус принимался разглагольствовать, и Гомо с явным одобрением слушал его. Затем волк учтиво обходил присутствующих с деревянной чашкой в зубах. Так зарабатывали они себе на пропитание. Волк был образованный, человек - тоже. Волк был научен человеком или научился сам всяким, волчьим фокусам, которые повышали сбор.

Главное, не выродись в человека, - дружески говаривал ему хозяин.

Волк никогда не кусался, с человеком же это порою случалось. Во всяком случае Урсус имел поползновение кусаться. Урсус был мизантроп и, чтобы подчеркнуть свою ненависть к человеку, сделался фигляром. К тому же надо было как-нибудь прокормиться, ибо желудок всегда предъявляет свои права. Впрочем, этот мизантроп и скоморох, быть может думая таким образом найти себе место в жизни поважнее и работу посложнее, был также и лекарем. Мало того, Урсус был еще и чревовещателем. Он умел говорить, не шевеля губами. Он мог ввести в заблуждение окружающих, с изумительной точностью копируя голос и интонации любого из них. Он один подражал гулу целой толпы, что давало ему полное право на звание «энгастримита». Он так себя и величал. Урсус воспроизводил всякие птичьи голоса: голос певчего дрозда, чирка, жаворонка, белогрудого дрозда - таких же скитальцев, как и он сам; благодаря этому своему таланту он мог по желанию в любую минуту вызвать у вас-впечатление то площади, гудящей народом, то луга, оглашаемого мычанием стада; порою он бывал грозен, как рокочущая толпа, порою детски безмятежен, как утренняя заря. Такое дарование хотя и редко, но все же встречается. В прошедшем столетии некто Тузель, подражавший смешанному гулу людских и звериных голосов и воспроизводивший крики всех животных, состоял при Бюффоне в качестве человека-зверинца. Урсус был проницателен, крайне своеобразен и любознателен. Он питал склонность ко всяким россказням, которые мы называем баснями, и притворялся, будто сам верит им, - обычная хитрость лукавого шарлатана. Он гадал по руке, по раскрытой наобум книге, предсказывал судьбу, объяснял приметы, уверял, что встретить черную кобылу - к неудаче, но что еще опаснее услышать, когда ты уже совсем готов в дорогу, вопрос: «Куда собрался?» Он называл себя «продавцом суеверий», обычно говоря: «Я этого не скрываю; вот в чем разница между архиепископом Кентерберийским и мной». Архиепископ, справедливо возмущенный, однажды вызвал его к себе. Однако Урсус искусно обезоружил его преосвященство, прочитав перед ним собственного сочинения проповедь на день рождества Христова, которая так понравилась архиепископу, что он выучил ее наизусть, произнес с кафедры и велел напечатать как свое произведение. За это он даровал Урсусу прощение.

Благодаря своему искусству врачевателя, а может быть, и вопреки ему, Урсус исцелял больных. Он лечил ароматическими веществами. Хорошо разбираясь в лекарственных травах, он умело использовал огромные целебные силы, заключенные во множестве всеми пренебрегаемых растений - в гордовине, в белой и вечнозеленой крушине, в черной калине, бородавнике, в рамене; он лечил от чахотки росянкой, пользовался, сообразно надобности, листьями молочая, которые, будучи сорваны у корня, действуют как слабительное, а сорванные у верхушки - как рвотное; исцелял горловые болезни при помощи наростов растения, именуемого «заячьим ушком»; знал, каким тростником можно вылечить быка и какой разновидностью мяты можно поставить на ноги больную лошадь; знал все ценные, благотворные свойства мандрагоры, которая, как всем известно, является растением двуполым. У него были лекарства на всякие случаи. Ожоги он исцелял кожей саламандры, из которой у Нерона, по словам Плиния, была сделана салфетка. Урсус пользовался ретортой и колбой; он сам производил перегонку и сам же продавал универсальные снадобья. Ходили слухи, будто одно время он сидел в сумасшедшем доме; ему оказали честь, приняв его за умалишенного, но вскоре выпустили на свободу, убедившись, что он всего-навсего поэт. Возможно, что этого и не было: каждый из нас бывал жертвой подобных россказней.

Странствующий по Англии Урсус был когда-то философом. Но после встречи в лесу с волком, которого он назвал Гомо, его потянуло на вольную жизнь. С тех пор этот задумчивый сгорбленный человек путешествовал в компании со своим четвероногим соратником на маленьком возке. Там у него были оборудованы и спальное место, и даже лаборатория, где он творил свои снадобья на продажу. Жил он на выручку от представлений, которые сам же и писал, да на выручку от проданных микстур. Урсус редко смеялся, да и то горьким смехом. Пессимист он был. В то время власти преследовали компрачикосов, специально покупающих детей, чтобы их уродовать.

Часть I. Море и ночь

Студеным вечером января 1690 года на берегу бухты Портлендского залива был брошен ребенок шайкой уплывших головорезов. Мальчик добрался до человеческого жилья, по пути подобрав младенца возле трупа женщины. Он безрезультатно стучал во все дома подряд. Наконец его пустил к себе Урсус, ночевавший в своей повозке на пустыре. Он очень удивился, найдя в свертке, принесенном мальчишкой, годовалую девчушку. В свете наступившего утра выяснилось, что малышка не видит вообще, а у старшему ребенку кто-то изуродовал лицо вечной улыбкой.

Часть II. По приказу короля

Старый лорд Кленчари, эмигрировал после казни Кромвеля в Швецарию. Любовница пэра быстро нашла утешение в объятьях Карла II, зато незаконнорожденный сын Клэнчарли получил шанс сделать себе имя при дворе. Иаков II, став королем, хотел исправить ошибки прошлого правителя, но старик уже к тому времени умер, его законный наследник исчез. Поэтому пэрство с титулом ушло к непризнанному отцом Дэвиду. Да и невеста подобралась ему достойная - Джозиана, дочь короля, тоже незаконнорожденная. Со временем трон заняла Анна, дочь Иакова II.

Однажды Дэвид показал невесте уродца, спасенного Урсусом. Его постоянно ухмыляющееся лицо с выкрашенными ярко-рыжими волосами на фоне выросшей в красавицу слепой девочки Деи веселило всех вокруг. А ведь именно утонувшие компрачикос были виной этому уродству.

Гуинплен (имя уродца) и Дея искренне любили друг друга. Урсус только радовался, глядя на усыновленных детей. Сумасбродной Джозиане взбрело в голову, что именно Гуинплен будет ее любовником. Но тот сжег письмо от нее, оставшись верным своей Дее. А милая девушка слабела из-за неизлечимой болезни.

Приемный сын Урсуса после сожжения письма был арестован. В тюрьме у него на глазах кого-то пытали. И этот человек узнал его. Гуинплена сразу же назвали лордом Ферменом Кленчарли, бароном, маркизом и пэром Англии. От неожиданности, узнав всю правду о себе, тот упал в обморок и очнулся уже во дворце. К Дее и Урсусу его уже не пустили, пообещав отвезти им денег.

Урсус увидел, что из тюрьмы вынесли гроб и решил, что это был его сын. А коварный слуга герцогини лишь подтвердил эту ошибочную догадку.

Тем же днем уродец был посвящен в пэры Англии. Все благие намерения Гуинплена принести пользу народу выступлениями на заседаниях лордов лишь вызвали поток оскорблений со стороны знати. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стала ссора с братом Дэвидом. Бедный урод сбежал в поисках своей семьи. Но, увы, Урсус продал свою повозку и куда-то уехал. Гуинплен собрался было утопиться от безысходности, но его спас Гомо, который нашел юношу у берега реки.

Заключение. Море и ночь

Именно волк показал дорогу к судну «Вограат»: на нем готовились к отплытию старик и Дея. Девушка была совсем слаба, ведь она так тосковала по своему любимому. Но его неожиданное появление невероятно ее взволновало и слабое сердечко не выдержало. Дея умерла прямо на его руках. Потрясенный юноша бросился в Темзу. Очнулся он в полном одиночестве под тоскливый вой Гомо.

По мотивам одноимённого романа Виктора Гюго.

Трагедия.

Стихи Анатолия Митникова.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

ГУИНПЛЕН, человек, который смеётся, 24 года.
ДЕЯ, актриса, 17 лет.
УРСУС, приёмный отец Гуинплена и Деи, 60 лет.
БАРКИЛЬФЕДРО, человек без определённого возраста, лакей.
ДЖОЗИАНА, герцогиня, 22 года.
ДЭВИД, лорд, 40 лет.
НАСТОЯТЕЛЬ.
ЖЕЗЛОНОСЕЦ, окружной пристав.
ЛОРД-КАНЦЛЕР.
ЧЛЕНЫ ПАЛАТЫ ЛОРДОВ.
ЧИНОВНИКИ.
ЗРИТЕЛИ на площади.

Пролог.

АКТЁР, ИСПОЛНЯЮЩИЙ РОЛЬ УРСУСА:
Век долгий скоротать,
Безмолвно оттрубя.
Бесхитростно мудрить,
Не мудрствуя, лукавить.
Поверить королям
И верить лишь в себя.
И знать, что прав народ:
Народом надо править!
На счастье, короли,
По логике вещей,
Чего им ни пришей,
Ошибок не допустят.
У них при нас всегда
Улыбка до ушей…
Так стоит ли при них
Нам предаваться грусти?
Всё в узел на земле
Затянуто – тугой.
Его и короли
Развязывать боятся!
Чудовищный сюжет
Сложил Виктор Гюго,
Народ урода ждёт,
Чтоб вволю посмеяться…

Действие первое.

Сцена первая.

Англия. XVII век.
В углу большого двора среди гор из бутылок и фляг весь в водорослях, песке и морской соли стоит тучный БАРКИЛЬФЕДРО с инструментами в руках и два чиновника, ведущих протокол. БАРКИЛЬФЕДРО пытается открыть очередную бутылку, но у него ничего не получается. Он устало присаживается на стул.
Мимо, взявшись за руки, неспешно проходят ДЖОЗИАНА и ДЭВИД.
БАРКИЛЬФЕДРО с мстительной завистью смотрит им вслед.

ДЭВИД. Какая драка! Какая драка!! Им обоим уж не оправиться.
ДЖОЗИАНА. Прекрасное зрелище. Но…
ДЭВИД. Но?
ДЖОЗИАНА. Всё это скучно…
ДЭВИД. Я думал, что рассеял вашу скуку.
ДЖОЗИАНА. Нет.
ДЭВИД. Но, Джозиана! Столько крови!
ДЖОЗИАНА. Кровь каждый день… И нет разнообразия! Не любите меня вы, Дэвид!
ДЭВИД (нежно обнимает Джозиану). Ко мне несправедливы вы – все в королевстве знают: я страдаю…
ДЖОЗИАНА (капризно отстраняет ДЭВИДА). Ах, бросьте… Что ваши страдания в сравнении с моими… Скучно мне!
ДЭВИД. Ну что же мне ещё придумать? А, может, петушиные бои?
ДЖОЗИАНА. Добавить к крови ещё перья?
ДЭВИД. Можно устроить скачки.
ДЖОЗИАНА (перебивает). Недавно было...
ДЭВИД. Крысиные бега.
ДЖОЗИАНА. Одно и то же…
ДЭВИД. А если мы устроим драку среди лакеев?
ДЖОЗИАНА. Это забавно?
ДЭВИД. Ну, мы же можем обмазать дворню грязью. Или помётом. Или смолой. Облепим перьями – и… О, это я удачно!
ДЖОЗИАНА. Ну, ежели ещё всех на лысо обрить. И выбрать среди сброда короля. Чтоб посмешнее и потолще.
ДЭВИД. Так есть кого: откупорщика Баркильфедро.
ДЖОЗИАНА. Представляю, как будет выглядеть он голым.
ДЭВИД. Хотя… он ведь сейчас у вас на службе. Ему не до забав.
ДЖОЗИАНА. Ах, бросьте, ведь не он решает, где ему служить! А мысль ваша даже интересна. (Уходят.)

БАРКИЛЬФЕДРО в гневе замахивается бутылкой, бьёт её о стул, разбивает. Осколок стекла ранит его руку, он внимательно рассматривает рану, вытирает кровь, задумывается о мести.

Сцена вторая.

На ярмарочную площадь, где стоит большой зелёный балаган, в одежде простого моряка входит ДЭВИД. К нему тут же подходит человек, чьё лицо скрыто под капюшоном. (Это БАРКИЛЬФЕДРО.)

БАРКИЛЬФЕДРО. Простите, сэр…
ДЭВИД. Иди, иди…
БАРКИЛЬФЕДРО. Но, лорд…
ДЭВИД (гневно). Что?! Я Том-Джим-Джек. Матрос.
БАРКИЛЬФЕДРО. А я ваш преданный слуга, лорд Дэвид. Нет, нет, никто кроме меня не знает этого – будьте спокойны. И выслушайте – у меня к вам дело…
ДЭВИД. Кто ты?!
БАРКИЛЬФЕДРО. Я Баркильфедро. (Поднимает капюшон.)
ДЭВИД. О, в этом капюшоне тебя я не узнал… Что ж, на ловца и зверь бежит! Тебя-то мне и надо: вот только что я службу новую тебе придумал.
БАРКИЛЬФЕДРО (перебивает). Прошу покорно, выслушайте, лорд… Это касается пэрессы Джозианы.
ДЭВИД. Что с ней?! Ещё совсем недавно ты мне докладывал, что она спит спокойно…
БАРКИЛЬФЕДРО. Уже проснулась, но не в этом дело…
ДЭВИД. Ты ей отдал конверт?
БАРКИЛЬФЕДРО. Конечно.
ДЭВИД. В руки?
БАРКИЛЬФЕДРО. Да.
ДЭВИД. Она прочла?
БАРКИЛЬФЕДРО. Да, безусловно.
ДЭВИД (напряжённо). Ты это видел сам?
БАРКИЛЬФЕДРО. Зачем мне видеть - она всегда…
ДЭВИД (усмехнувшись). Ну ладно… Так, а что за дело?
БАРКИЛЬФЕДРО. Скучно ей.
ДЭВИД. Я знаю. А тебе-то что?!
БАРКИЛЬФЕДРО. Я с благодарностью: она дала мне должность, что до смерти теперь меня прокормит.
ДЭВИД. Откупорщик бутылок. Да, на это только ты и годен.
БАРКИЛЬФЕДРО. Не для меня придумали такую должность - она в адмиралтействе существует век. И люди все достойные её имели.
ДЭВИД (рассмеявшись). Конечно, нужен ум, чтоб распечатывать бутылки, что морем выброшены в шторм.
БАРКИЛЬФЕДРО. Но должность существует. И даже… тот, кто её занимает, в адмиралтействе кабинет имеет, казённую квартиру. Сто гиней.
ДЭВИД. В день?!
БАРКИЛЬФЕДРО. В год.
ДЭВИД. О-о-о… Хо-хо-хо…
БАРКИЛЬФЕДРО. На эти деньги можно жить. Конечно, вам они на час, а мы растянем их на год.
ДЭВИД. Так чем же хочешь ты благодарить её?
БАРКИЛЬФЕДРО. Сейчас здесь будет представленье…
ДЭВИД. Да. «Побеждённый хаос». Знаю. И я уже не раз его смотрел…
БАРКИЛЬФЕДРО. Не раз смотрели. Снова вот пришли. Нравится, значит. А почему же вы не взяли Джозиану?
ДЭВИД (недовольно). Ты ещё будешь мне… Лакей! И как ты смеешь герцогиню просто Джозианой называть?
БАРКИЛЬФЕДРО. Простите, я…
ДЭВИД. Хотя, наверное, ты прав, её мне можно было б взять с собою. Я даже не подумал… А ведь это то, что надо! (Оглядывается.) Но толпа!
БАРКИЛЬФЕДРО. Здесь ложа есть.
ДЭВИД. Да?
БАРКИЛЬФЕДРО. Для вельмож. Она от зрителей отделена надёжно.
ДЭВИД. Ну, если так… Но Джозиана-то в предместье… А что ж ты раньше не сказал? Теперь уж не успеть, ведь представление вот-вот начнётся.
БАРКИЛЬФЕДРО. Жалеть не надо – герцогиня уже, наверное, в пути. Я пригласил её. Конечно же, от вас.
ДЭВИД. О, даже так? Я награжу.
БАРКИЛЬФЕДРО. Мне ничего не нужно. Пусть только ей будет немножко веселей…
ДЭВИД. Как благородно.
БАРКИЛЬФЕДРО. А безопасность… Тут вы правы. Вы можете пойти проверить. И время есть поправить, если что…
ДЭВИД. Пойдём со мной.
БАРКИЛЬФЕДРО. Простите, лорд, но у меня ещё дела.
ДЭВИД. Дела?! У моего лакея?
БАРКИЛЬФЕДРО. Простите мне ещё, но если я лакей, то я лакей пэрессы. Я ей служу. И ей одной подвластен.
ДЭВИД. Ха-ха… Смешон. Что ж, думай пока так. И Бог с тобой, иди.

БАРКИЛЬФЕДРО, накинув на голову капюшон, быстро уходит.
ДЭВИД направляется к балагану. На фургоне водружена вывеска: «Здесь можно видеть ГУИНПЛЕНА, брошенного в десятилетнем возрасте в ночь на 29 января 1690 года злодеями компрачикосами на берегу моря в Портленде, ставшего взрослым и теперь носящего имя «Человек, который смеётся».
ДЭВИД останавливается перед вывеской, читает.

ДЭВИД. Так Гуинплен найдёныш?! А я всё время думал, сын Урсуса. Давно бы к балагану подойти и прочитать. Философу не отказать в уме: он быстро понял, как можно на уродце заработать. И пьесу славную придумал.

Дверь балагана открывается и ДЭВИД видит ДЕЮ.
Протянув руку, она нащупывает перила и уверенно спускается по лестнице, но по её движениям видно, что она слепа.

ДЕЯ (зовёт). Гуинплен!

Протянув руку, она идёт вперёд, натыкается на ДЭВИДА, вскрикивает.

ДЭВИД. Не бойтесь, я Том-Джим-Джек. Моряк. И зритель ваш. И ваш поклонник, Дея.
ДЕЯ. Я думала, здесь брат мой Гуинплен.
ДЭВИД. Так Гуинплен ваш брат? Вас вместе с ним нашли в ту ночь в Портленде?
ДЕЯ. Нас не нашли. Мы к Урсусу добрались сами. Вернее, Гуинплен пришёл к нему со мною на руках. Но он не брат мне… То есть, брат… Но брат не кровный. Он сам нашёл меня семнадцать лет назад в руках замёрзшей матери моей. Ко времени тому она уже остыла, и если бы не он – сейчас бы вы не слушали меня.
ДЭВИД. Подумать только… Даже пьес писать не надо: перескажи лишь жизнь их – и будет им успех. Бедняжка, столько натерпелась.
ДЕЯ. Что вы! У Урсуса мы как за каменной стеной! Он стал отцом нам, мудрым, добрым, славным! Он справедлив. Он жизни учит нас. Он все умеет. Знает языки. Поет, играет на различных инструментах, готовит вкусную еду. Врачует и людей, и птиц, и всех животных. И приручает их. И с нами даже волк живет. В фургоне. Он ручной. На
представлении вы видели его, конечно.
ДЭВИД. Так это волк?
ДЕЯ. Да. Гомо… Что значит по-латыни человек.

На площадь входят УРСУС, высокий худой старик, и БАРКИЛЬФЕДРО.

УРСУС (строго). Как смела выйти ты из дома, Дея? Болтаешь с незнакомцем! Как ты можешь?! Я запрещал тебе общаться с чужаками!
ДЕЯ. Но я искала Гуинплена… Я…
ДЭВИД. Не нужно так сердиться, Урсус – я ваш зритель. Поклонник ваш. Я Том-Джим-Джек. Матрос. Любитель балаганов
УРСУС (не реагируя на ДЭВИДА). Дея, пойдём домой. (Берёт её за руку, ведёт к фургону, помогает зайти.)
ДЭВИД (вдогонку). Простите ещё раз, я… Ладно, ухожу… (Взглянув на БАРКИЛЬФЕДРО, уходит.)
БАРКИЛЬФЕДРО (продолжая разговор). Так ты всё понял, Урсус?
УРСУС (остановившись). Я не знаю…
БАРКИЛЬФЕДРО. Знаешь. Не раз я рисковал, чтобы тебе помочь. Забыл?
УРСУС. Нет, но…
БАРКИЛЬФЕДРО. Без всяких «но»! Здесь я хозяин! И девочка твоя, и волк, и даже Гуинплен с тобою, пока желаю я … Пока не против Джозиана… Понял?
УРСУС. Да.
БАРКИЛЬФЕДРО. Так постарайся.
УРСУС. Да. Но в роли Гуинплен…
БАРКИЛЬФЕДРО. Влюблён уже не в Дею.
УРСУС. Да. Я понял.

Сцена третья.

На площадь входит ГУИНПЛЕН с таким же капюшоном на голове, как и у БАРКИЛЬФЕДРО. УРСУС, оглянувшись, вздрагивает, но разглядев в незнакомце ГУИНПЛЕНа, успокаивается.

УРСУС. Сын мой, ну где ты был?!
ГУИНПЛЕН. Гулял.
УРСУС. Не я ли говорил тебе, что…
ГУИНПЛЕН (перебивает). Отец! Ну, я же осторожно. В капюшоне. Никто меня не смог бы в нём узнать!
УРСУС. Могли бы перепутать – узнать в тебе кого-нибудь другого! А у того другого могут быть враги!
ГУИНПЛЕН. Отец!
УРСУС. Прошу тебя, не нужно больше бродить по улицам бесцельно… Лучше подумай, как обновить нам пьесу.
ГУИНПЛЕН. Зачем?
УРСУС. Народу надоело…
ГУИНПЛЕН. Неправда! Все в восторге.
УРСУС. Вчера. Ну а сегодня нам нужно что-нибудь другое… Подумаем сейчас и обновим.
ГУИНПЛЕН. Но чем?
УРСУС. Не знаю… Например, изменой…
ГУИНПЛЕН. Чем, чем?!
УРСУС. Любовью к женщине другой… Однажды встреченной героем…
ГУИНПЛЕН. Но зачем?
УРСУС. Чтоб было интересно! Это страсти. За это платит деньги нам толпа.

Сцена четвёртая.

На площади у балагана бродячих артистов собирается народ.
Появляется ДЖОЗИАНА, лорд ДЭВИД и БАРКИЛЬФЕДРО.

ДЭВИД (страстно целует руку ДЖОЗИАНЕ). С тех пор, как видел вас последний раз я, вы весьма похорошели, Джозиана.
ДЖОЗИАНА. Ах, Дэвид, последний раз вы видели меня всего лишь три часа назад.
ДЭВИД. Но что же делать, вы расцветаете уже и не по дням даже, а по часам.
ДЖОЗИАНАю(равнодушно). Уверена, что то же самое вы говорите своим бесчисленным любовницам, собакам, лошадям…
ДЭВИД. Не помню… Скорее… нет, чем да. Но вот что точно знаю, так это то, что я сонеты пишу только для вас.
ДЖОЗИАНА (с иронией). Я тронута.
ДЭВИД. Но это правда! А как моё последнее послание? Пришлось ли по душе?
ДЖОЗИАНА. Да. Трогательно. И даже очень мило. (С улыбкой кладёт ему руку на плечо.) А впрочем, как всегда.

БАРКИЛЬФЕДРО, увидев это, бледнеет и, мстительно прищурившись, отворачивается.

ДЭВИД (удивлённо). Я о последнем…
ДЖОЗИАНА. И я о нём же.
ДЭВИД. О котором? О том, что передал я два часа назад через откупорщика БАРКИЛЬФЕДРО? Когда я уходил от королевы…
ДЖОЗИАНА (метнув взгляд в сторону лакея). Да, да. И я о нём же. Сонет прекрасен.
ДЭВИД. Вот и поймал я вас, прелестная плутовка: в последнем, переданном мной для вас конверте, сонета было два.
ДЖОЗИАНА. Конечно. И я их оба прочитала. И мне они пришлись по нраву… (Смотрит на усмехающегося ДЭВИДА.) Ну, очень, Дэвид, очень, верьте!
ДЭВИД. Ну, надо же! И даже не краснеет!
ДЖОЗИАНА (надменно). В чём дело? Я с радостью читаю всё, что вы мне пишите. Всегда!
ДЭВИД. Охотно верю. Но уж точно не сейчас - на этот раз конверт был пуст! (Разражается хохотом.)

ДЖОЗИАНА, смутившись лишь на мгновенье, качает головой и сама начинает смеяться. БАРКИЛЬФЕДРО подобострастно расплывается в улыбке, но на него никто не обращает внимания.

ДЖОЗИАНА. Ах, Дэвид, с каждым днём вы нравитесь всё больше мне и больше, но почему вы мой жених?! Как жаль!
ДЭВИД. А почему же, жаль? Ведь это… даёт нам право видеться всегда …и где угодно, и когда угодно, и столько, сколько мы хотим, ни у кого не вызывая подозрения и толков. А вот чего на самом деле жаль, так это то, что с вами до сих пор мы не воспользовались таким удобным нашим положением. (Изображает страсть.) Вы дерзкая, высокомерная и неприступная особа, Джозиана! А я мечтаю вами обладать! Ведь это вознесло б меня на небо!
ДЖОЗИАНА (с усмешкой). Вероятно, и в правду верите вы в вознесение, раз сами с удовольствием откладываете из года в год простую процедуру.
ДЭВИД. Но ведь и вы в объятия мои не рвётесь!
ДЖОЗИАНА. Оставьте, Дэвид - это тоже скучно!
ДЭВИД. Наверное. И это не уйдёт от нас и так, коль воля короля на то была. К тому же, кажется мне, королева просто с ума сошла от зависти, что нам так хорошо, когда мы друг без друга. Боюсь, венчание, увы, не за горами.
ДЖОЗИАНА. Моя сестра уже на всё готова, только бы жизнь испортить мне! Подумаешь, король велел. Когда же это было?! Младенцем я была тогда. Думаю, Дэвид, ещё поборемся мы с вами, так ведь?
ДЭВИД. Конечно! Не тороплюсь совсем я под венец, ведь брак мужчину старит.
ДЖОЗИАНА. А женщину брак превращает в собственность мужскую. И, вообще, брак – это грубо! Вот почему должна я отдавать себя мужчине лишь при посредничестве штампов…
ДЭВИД. Да. И нотариусов к ним.
ДЖОЗИАНА. Вы понимаете меня… И почему должна я выйти замуж… именно за вас?! Быть может, мечтаю я о ком-то о другом…
ДЭВИД. Ах, даже так…
ДЖОЗИАНА. Не дуйтесь, Дэвид, в вас, всё же, я немного влюблёна. Такой же и хочу остаться.
ДЭВИД. Конечно, вам не найти достойнее меня.
ДЖОЗИАНА. Таких, как вы – хоть пруд пруди. А вот такую красоту, как у меня…
ДЭВИД (перебивает). О, Джозиана, что такое красота? Пустое слово. Не нужно даже говорить об этом. Мир без красивых женщин не померкнет.
ДЖОЗИАНА. Что значит мир без красоты,
Без нашей, женской, изначальной!
Перечисление святынь
Мне скучно, если не печально!
Жизнь – это детская игра
В стрелялки, фантики и жмурки!
Бессмысленно наводят страх
Мужчины – жалкие придурки!
Я верю только в красоту.
Она – единственная сила!
И если б вяла на свету,
Я б свет немедленно гасила!
Она – единственная власть!
Она – закон для всех законов!
И все должны пред нею пасть
В поклоне, низшем из поклонов!

ДЖОЗИАНА протягивает ДЭВИДУ руку. На землю из её рукава падает платок.
БАРКИЛЬФЕДРО незаметно поднимает его.

ДЖОЗИАНА. Зачем вы вызвали меня сюда?
ДЭВИД. Здесь будет представление.
ДЖОЗИАНА. Опять?
ДЭВИД. Нет, здесь будет другое.
ДЖОЗИАНА. Вы думаете, это развеет скуку мне?
ДЭВИД. Конечно. Я уверен. Такого вы не видели нигде.
ДЖОЗИАНА. И что же я увижу?

ДЭВИД. Гуинплена.
ДЖОЗИАНА (заинтересованно). А что это такое Гуинплен?
ДЭВИД. Сейчас узнаете. (Оглядывается.) Позвольте вашу руку, герцогиня… Поцеловать хочу, чтоб вызвать гнев людской: матрос пэрессе ручки лобызает! Скандал! И вам уже не так уж будет скучно. (Целует ДЖОЗИАНЕ руку.) Вас ложа ждёт. (Показывает на БАРКИЛЬФЕДРО.) Он проводит. (Инструктирует БАРКИЛЬФЕДРО.) Запомни: ни на шаг от герцогини. (Уходит.)
ДЖОЗИАНА (резко). Итак, я слушаю тебя, лакей.
БАРКИЛЬФЕДРО. В двери покоев вашей светлости стучался я. Вы не открыли. Просунул я тогда конверт в щель, что под дверью вашей. Но… судя по всему, вы не заметили его.
ДЖОЗИАНА. Но у тебя есть ключ.
БАРКИЛЬФЕДРО. Не хочет же пэресса сказать, что ключ от своей спальни доверила лишь только мне?
ДЖОЗИАНА. Конечно, нет. У Дэвида такой же.
БАРКИЛЬФЕДРО. Вот потому-то я и постучал, а не открыл. Ведь вы могли быть не одни.
ДЖОЗИАНА. Но Дэвид сам тебя ко мне отправил, он не успел бы…
БАРКИЛЬФЕДРО. Мог успеть - ведь я в покоях королевы задержался. Чтобы услышать то, что будет интересно слышать вам. (Тихо.) Вы - королева... (Ещё тише.) Вы будете моей!
ДЖОЗИАНА (не расслышав). Что?!
БАРКИЛЬФЕДРО. Пока добрался до покоев ваших я, лорд Дэвид мог уже вполне быть там.
ДЖОЗИАНА (рассмеявшись). Я поняла. Не думаешь ли ты, что мы тебя могли бы испугаться?
БАРКИЛЬФЕДРО. Я мог войти в момент неподходящий.
ДЖОЗИАНА. Дэвид – почти что муж мне, ты – слуга. А раз слуга – так выполняй приказы. А думать будут господа.
БАРКИЛЬФЕДРО (низко кланяется). Да, ваша светлость. (Заговорщицки.) Но вы ведь не читаете посланий лорда. Я подумал…
ДЖОЗИАНА (рассмеявшись). Опять подумал? (Резко.) Тебе только одно нужно уметь: подслушивать! (Снисходительно.) И лишь тогда я награжу тебя. Не пожалеешь. Если по-прежнему мне предан будешь. (Насмешливо.) Думал он…
БАРКИЛЬФЕДРО. Вы - повелительница. Вы - королева. Богиня. Раб ваш навсегда.

ДЖОЗИАНА и БАРКИЛЬФЕДРО проходят сквозь толпу к местам,
подготовленным для благородной публики.
БАРКИЛЬФЕДРО, став за спиной у Джозианы, вытаскивает из кармана платок,
прижимает к лицу, но тут же, разозлившись, комкает его.

БАРКИЛЬФЕДРО. Ты королева, но без «ле»,
Как говорили в детстве.
Ты – в небесах, я – на земле,
А дело лишь – в наследстве!
Ты и богата, и умна,
Мила лицом и статью…
Ну, а по сути, сатана,
Как говорится, в платье!
Юлить приходится и льстить
Мне, старому лакею…
Как говорится, время – мстить!
И это я сумею!
Я так интригу закручу, -
Финал, как говорится,
Тот никакому палачу
И в страшном сне не снится!

Среди зрителей появляется ДЭВИД в одежде простого моряка и тут же
смешивается с народом.

НАРОД (хор). А чего народу надо?
Только радость! Только в радость!
А за то, чтоб не грустить
Можно даже заплатить!
А чего бывает хуже –
Видеть ужас, только ужас?
За него, как ни финтить,
Но приходится платить!
А чего ещё бывает?
Радость ужас убивает…
Тут уж, господи прости,
Хоть плати, хоть не плати!
И чего, коль всё едино,
Домогаться середины?
Этот мостик на пути
Хоть мости, хоть не мости!

УРСУС, ГУИНПЛЕН и ДЕЯ выходят на сцену балагана.

УРСУС. Жители и жительницы Лондона! От всего сердца поздравляю вас с тем, что вы - англичане. Вы – великий народ! Скажу точнее: вы – великое простонародье. Слушайте меня внимательно: я вас учу науке Pseudodoxia epidemica. У меня есть товарищ, который учит смеяться, я же учу мыслить. Потому что я философ. Потому что познал истину.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Ты скоморох!
УРСУС (рассмеявшись). И скоморох. Согласен.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. А что же ты смеёшься?
УРСУС. Что смеюсь? Спросили как-то Демокрита: «Как познаёшь ты истину?» А он ответил: «Я смеюсь». Меня спросили вы, а что же я смеюсь? Отвечу: «Истину познал».
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. И что такое истина?
УРСУС. Я на примерах объясню, чтоб вам понятней было: тюленья шкура, например, предохранит от грома; роза, та, что цветёт в сочельник, зовётся иерихонской; змеи не переносят лишь тени ясеня, а девственность не исключает материнства… И главное: аурипигмент относится к соединениям, которые мы называем мышьяковым – что значит яд.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Но библия ведь отрицает это!
УРСУС (вздохнув). Да, отрицает. Зато мышьяк уже всем доказал. Добрые люди, должны вы навсегда впитать в себя всё то, что очевидно.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. А как же тогда верить в Бога?
УРСУС. Как нравится вам, так и верьте: как жаждущий, который верит в апельсин, или как тот осёл, что верит в кнут…
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Кто тебе право дал, внушать нам свои мысли?
УРСУС. Мой опыт.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Ты помнишь, заявлял: на деревянном блюде, что из бука, не могут сами появиться яства!
УРСУС. Не могут, потому что свойством этим обладать может лишь блюдо, подаренное дьяволом самим.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Ты веришь в дьявола!
УРСУС. Я верю в Бога. А дьявол – другая сторона медали. Одна доказывает всем наличие другой. Кто хоть немного лишь не верит в черта, то значит, он не слишком верит в Бога.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. А ты – осел!
УРСУС. Да все мы божьи твари.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Ты медициной занимаешься! Ты практикуешь! На людях, на живых!
УРСУС. Да, на живых… Покойникам мои старанья уж не помогут. Я прошу прощения.

Толпа гудит.

ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Ну, хватит уже! Хватит! Мы представление пришли сюда смотреть – давай спектакль!
УРСУС. На всё здесь воля ваша: вы – наш зритель. Но для начала познакомлю вас вот с ними – с артистами зелёного фургона. Нас трое. Да, всего лишь... О молодом приятеле своём скажу одно: чудовище. А это вот слепая. И я, который вам уже знаком…
Тот – до ушей развёрз уста,
Чем удивляет и смешит…
А что такое слепота?
И Бог вслепую всё вершит!
Природа, в принципе, слепа,
И кроне корни не видны.
Жил человек и вдруг – пропал, -
Он виноват и без вины!
И я, конечно, тоже слеп, -
Не вижу, как мы далеки…
Но заработаю на хлеб –
И весел: верят, дураки!
Вступление своё закончить я хочу советом выращивать вам всем в душе прекрасные цветы. Такие, например, как скромность, честность, и любовь и добродетель. И справедливость тоже, но за неё ещё бороться надо. И боритесь. И только лишь тогда мы в этом мире вздохнём спокойно. И свободно. И легко.

В это время часть зрителей, поднявшись со своих мест, принимаются корчить
рожи, свистеть, хрюкать и выть.
ДЭВИД, возмущённо вскакивает со своего места.

ДЭВИД (яростно). Вы, быдло, сейчас же замолчите, ведь перед вами те, кто хаос покорил! Да, они все артисты, но истинные – нет уже сомнений!

Из группы священников, стоявших поодаль, выдвигается НАСТОЯТЕЛЬ
соседней церкви.

НАСТОЯТЕЛЬ (голосом евнуха). Языческие мерзости не могут представляться артистами, что истинными нареклись! Братья и сестры, часовни всех пяти приходов ждут вас – так вставайте! Открыты двери, Бог вас ждёт, идите! Молитвой смойте мерзости с себя.
ГОЛОСА из толпы. - Но Гуинплен даёт нам больше, чем все приходы ваши!
- Мы лучше отдадим гроши сим чистым душам…
- Здесь души чистые?! У этого чудовища душа?
- Если бы было у тебя лицо такое, как у него, то нам с детьми хотя бы было что поесть.
-Это чудовище – та курица, что яйца золотые Урсусу несёт, а платит он налоги, этот УРСУС, как мы?!
-Изгнать их всех из города!
-Нет, наш Гуинплен! Не отдадим!

Напряжение растёт. Первым в драку бросается ДЭВИД (для народа он -
Том-Джим-Джек) и своими мощными кулаками восстанавливает порядок.
Смеркается. Утихомирившиеся зрители сливаются в одну общую массу. ДЖОЗИАНА на их фоне выглядит светлым сверкающим пятном.

ТОЛПА. Народ, народ, народ -
Вот истина простая:
Что попадя берет,
А попросту – хватает!
Она - для мужика,
А он, пардон, для бабы!
Замечено в веках -
Народ у нас не слабый!
А что нам надо знать?
Да ничего по делу!
И даже наша знать
Забыла, что хотела!
Хотим, хотим, хотим,
А вот чего – не ясно.
Виновного простим,
А может и напрасно!
Надеемся на все –
На случай и на Бога.
Своих детей пасем,
Да и чужих немного!

Занавес раздвигается. На сцене показываются ползающие по земле две еле различимые фигуры – медведь и человек, которые сливаются в смертельной схватке. Медведь, олицетворяющий грубые силы природы, ревёт и скрежещет зубами, а человек, закутанный в саван, кричит – он молит о помощи. Ещё мгновение – и тёмные силы восторжествуют, но тут во мраке раздаётся пение, и откуда-то сверху появляется ДЕЯ.

ДЕЯ. Жизнь – это божий дар.
Это дар любви.
Краткий миг любви. Вечный мир любви.
Любовь – это жизни дар. Священный дар,

Все ждут свою зарю…
И вам я говорю, что смерти нет!

ГУИНПЛЕН изображает победу света над тьмой, пригибая к земле побеждённого зверя.

ГУИНПЛЕН. Кто, ты, спасшая меня?
Ты – возрожденье дня, ты – фея, ты – мечта,
Любовь и красота! Ты – обещанье счастья!
Ты – земное чудо? Как, скажи, откуда
Ты пришла, богиня? Ты – ангел мой!
Да, ясно мне, что смерти нет!
Кто ты, спасшая меня?
Ты – воскрешенье дня, фея и мечта,
Жизнь и красота!
ГУИНПЛЕН - ДЕЯ. Неразделимы!
ДЕЯ. Жизнь и любовь – они неразделимы!
ГУИНПЛЕН. Неразделимы.
ГУИНПЛЕН - ДЕЯ. Жизнь – это мир любви,
Таинственный, как свет во мраке ночи…
Я жду свою зарю!
Я снова повторю, что смерти нет!
Жизнь побеждает смерть.

В этот миг яркий луч внезапно освещает уродливо смеющееся лицо ГУИНПЛЕНА.
Толпа взрывается громом аплодисментов и неудержимым хохотом.
Во время этих неистовств толпы луч света освещает неподвижное лицо ДЖОЗИАНЫ. Она поднимается со своего места, что-то говорит БАРКИЛЬФЕДРО и уходит, не оглядываясь.
БАРКИЛЬФЕДРО, расталкивая людей, бежит перед ней.
УРСУС и ГУИНПЛЕН, увидев незнакомку, в восхищении замирают.

ГУИНПЛЕН (шёпотом УРСУСУ). Это кто?
УРСУС. Богиня! (Оглядывается в ту сторону, куда ушла ДЖОЗИАНА.) Даже больше, сын – она пэресса! Герцогиня! Солнце! Свет! Я на карете, что её умчала, успел заметить герб. Нам оказали честь. А мы не оправдали. Теперь я понял, что они хотели.
ГУИНПЛЕН (восхищённо). Какая женщина… Бывают и такие? Да… Но лишь в замках королей…

ДЕЯ, услышав шёпот ГУИНПЛЕНА, вздрагивает.
Занавес балагана закрывается.
Публика расходится.

Сцена пятая.

УРСУС садится за стол подсчитывать выручку, ДЕЯ ложится на топчан, ГУИНПЛЕН задумчиво прислоняется к стене.

ДЕЯ. Скажи, любимый, любишь ли меня?
ГУИНПЛЕН. Люблю… Люблю. Люблю, я повторяю.
ДЕЯ. Я верю. Но с сегодняшнего дня
Я чувствую, что я тебя теряю!
О, ты - мой Бог, ты мой спаситель, ты
Всё, что для жизни у меня осталось!
Что значит красота – понять пыталась…
Ты – это воплощенье красоты!
ГУИНПЛЕН. Любимая, боюсь тебя обидеть,
Но ты, увы, с рождения слепа…
Как я уродлив, ты не можешь видеть,
Но это видит ржущая толпа!
ДЕЯ. Нет, нет, ты добр, а, значит, и прекрасен!
Я вижу! Вижу сердцем и душой!
УРСУС. Вы – ангелы, но ваш союз опасен!
Я это тоже вижу хорошо!
Конечно, вам неплохо бы жениться,
Что многое решило бы, хотя…
ДЕЯ. Да мы женаты!
ГУИНПЛЕН. Мне всё это снится!
УРСУС. Дитя! Дитя! Совсем ещё дитя.

В этот момент на пол падает монета.
ГУИНПЛЕН находит её, бережно поднимает, внимательно рассматривает, протягивает УРСУСУ.

УРСУС. Да разве ж это деньги? Это фартинг – монета нищих.
ГУИНПЛЕН. Вы только посмотрите: даже на монетах нищих величественно Анна восседает… Конечно, это для того, чтобы в лицо народ знал королеву. Ту, которая скотом его считает, и за его же счёт и ест, и пьёт!
УРСУС (испуганно). Ты стал присматриваться к жизни слишком рьяно… Глупец, ведь у тебя есть Дея. Люби её - занятия другого вам не нужно. А бедняков, что обсуждают королей, в тюрьму бросают, рассекают грудь и сердцем вырванным по лицам их же хлещут. Ты это в голову себе вдолби! И никогда не позволяй слов лишних. Молчание – вот правило из правил. Будь мудр: храбр, как птица, а болтлив, как рыба.
ГУИНПЛЕН. Но рай богатых создан ведь из ада бедных!
УРСУС (испуганно вскочив). Да ты закроешь ли уродливый свой рот?!
ГУИНПЛЕН (вздыхая). Будь власть в моих руках, я бы помог несчастным! Но кто я? Жалкое ничтожество с уродливым лицом. Что я могу? Да ничего! Вздыхать лишь только…
УРСУС. Ты ошибаешься. Ты делаешь немало для несчастных. Ты заставляешь их смеяться, а смеяться – значит, жить, сын мой. Вот так.
ГУИНПЛЕН. Люди смеются над моим уродством. Им ведь неважно, что жертвой кампрачикосов я стал. Им зрелище давай, всё остальное не волнует…
УРСУС. Я в ярости от этого, сынок. Страдаю. Порою я, наедине с собой, взывая к Богу, его же тут же осуждаю – спустил он Дьявола с цепи! А Дьявола-то надо на привязи держать всегда! Поэтому беда непобедима! Ведь даже над могущим королём – война, а над войной – чума, над нею – голод, ну а венцом всей той цепи – сам человек, существование его, разврат и глупость. И наказание не заставляет ждать. И так по кругу. И только смерть одна всё это разрывает, но мы живём, раз жизнь дана. И жить должны. И подчиняться всем её законам.
ГУИНПЛЕН. Законам жизни, но не палачей.
УРСУС. Закрой свой рот! (Выглядывает на площадь.) Сынок, поди сюда, скорей!

ГУИНПЛЕН подходит.

Смотри, ты видишь вон прохожего, что в чёрном?
ГУИНПЛЕН. Того, кто с жезлом? Ну и что?
УРСУС (приседает от страха). Так это жезлоносец.
ГУИНПЛЕН. Это что-то значит?!
УРСУС. Если к кому он прикоснётся своим жезлом, тот должен сразу следовать за ним.
ГУИНПЛЕН. Куда?
УРСУС. Он никогда не говорит. (Опасливо оглядывается.)
ГУИНПЛЕН. А что, спросить нельзя?
УРСУС. Нельзя. Надо лишь молча следовать за ним.
ГУИНПЛЕН. А если отказаться?
УРСУС. Повесят. (Снова осторожно выглядывает на площадь.) Слава богу, что этот мимо нас прошёл! (Вздохнув полной грудью, возвращается к пересчитыванию денег. Через мгновение, размахивая золотой монетой, вскакивает.) О Боже, что это? Откуда? (Вспоминает.) Так это же... Она! Она! Она нам заплатила за место своё золотом, Гуинплен! Это была на самом деле герцогиня! Великолепная! Величественная! Вся в каменьях, видел?
ГУИНПЛЕН (задумчиво). Да… И видел, что каменья не так блестели, как её глаза. Что ж, ты, отец, был прав, когда решил, что надо нам для благородной публики места готовить.
УРСУС. Мы в Лондоне. А в Лондоне достаточно вельмож, которые скучают и не прочь немного поразвлечься... Слушай, Гуинплен, а если она явится к нам вновь?

ДЕЯ, прислушавшись, приподнялась.

(Шёпотом.) И знаешь, сын, что удивительней всего? Я видел, как там у кареты её ждал...
ГУИНПЛЕН. Кто?
УРСУС. Том-Джим-Джек! С тех пор, как мы обосновались здесь, он был на каждом нашем представленьи. Складный малый. А видел, какие кулаки?! Жалко, что он не лорд. Славная бы из него вышла каналья!
ГУИНПЛЕН (потрясённо). Том-Джим-Джек?! И вместе с ней? (Потерянно.) Конечно. Он ведь красив. Не то, что я…
УРСУС (возмущённо). О чём это ты думаешь?! А ну-ка…
ДЕЯ (перебивает). А нельзя ли больше не пускать сюда ту женщину?! (Подбегает к ГУИНПЛЕНУ, обнимает его.) Мне страшно…

ГУИНПЛЕН мягко отстранив ДЕЮ, начинает внимательно её осматривать. Внезапно его охватывает страстное желание обладать ею и, резко притянув ДЭЮ
к себе, он впивается в её губы.

ДЕЯ (испуганно рванувшись от ГУИНПЛЕНА, падает на пол). Мне больно, Гуинплен!
УРСУС (повернувшись к ним). Так, что случилось?

ГУИНПЛЕН, зарычав, словно зверь, выбегает прочь.

Сцена шестая.

Опустив голову и заложив руки за спину, ГУИНПЛЕН выходит в безлюдный ночной город.

ГУИНПЛЕН. За что наказан я судьбой?
Живу порывами благими…
Даю смеяться над собой,
Когда рыдаю над другими!
Зачем преследуют меня
Все эти страшные вопросы
И – до сегодняшнего дня –
Проклятые компрачикосы!
И если мир – не божий храм,
А дьявольская пропасть ада,
Зачем я мчался по горам?
Куда? И что мне было надо?
Зачем по снегу босиком
Спешил, летел, терпел лишенья?
Какою силою влеком
Слепой добился воскрешенья?
И вот теперь не знаю я,
Не понимаю, что со мною:
Небесная любовь моя
Пересекается с земною!

К ГУИНПЛЕНу осторожно подходит БАРКИЛЬФЕДРО в скрывающем лицо капюшоне и вкладывает в его руки конверт.

БАРКИЛЬФЕДРО. Будьте завтра в этот же час у Лондонского моста. Я буду там и провожу.
ГУИНПЛЕН (испуганно). Куда?
БАРКИЛЬФЕДРО. Туда, где ждут. (ГУИНПЛЕН дрожащими руками открывает конверт, достаёт письмо, читает.) «Ты безобразен, я – звезда. Ты скоморох, я – герцогиня. Ты грязь, а я чиста. Хочу тебя. Люблю. Приди». Такое разве может быть?!

Пошатываясь, возвращается в балаган.

ДЕЯ (нежно улыбаясь). Где был ты, Гуинплен?
ГУИНПЛЕН (в смятении). О, Дея!
ДЕЯ. Давно тебя уже мы ждём.
ГУИНПЛЕН (словно очнувшись от кошмара, подходит к ДЕЕ, обнимает её.) Ты так добра. Прости меня.
ДЕЯ (улыбаясь). Мне снилось, Гуинплен, что мы с тобою звери. Что крылья выросли у нас.
ГУИНПЛЕН. Раз крылья – значит, птицы.

Подходят к столу, за которым УРСУС разливает чай.

ДЕЯ (задумчиво). Птицы? Пусть… Но если б не было тебя на свете…
ГУИНПЛЕН. Что тогда?
ДЕЯ. То значит, Бога не было бы. Вот что...
ГУИНПЛЕН (наклонившись, целует её). Как я люблю тебя, сестра!
ДЕЯ. И я люблю тебя, но не как брата.
УРСУС (ворчливо). Чай горячий, Дея! Обожжёшься! (Качает головой, вздыхает.)
ДЕЯ (не обращая внимания на замечание УРСУСА). А знаешь, в мире вечной ночи, так плотно окружающей меня, в этой пустой Вселенной, обречена я, Гуинплен…
ГУИНПЛЕН. На что?
ДЕЯ. На одиночество.
ГУИНПЛЕН. Ну что ты?!
ДЕЯ. Правда. Если без тебя. Ведь ты опора. Ты глаза. Ты воздух, Гуинплен.
ГУИНПЛЕН. И у меня нет больше никого, кроме тебя. Ты - всё. (Достаёт письмо, подносит его к свече, сжигает.) И требуй, что угодно, Дея. Я сделаю. Чего бы ты желала?
ДЕЯ. Ничего… Мне плакать хочется. Но это всё от счастья.
ГУИНПЛЕН. Я тоже счастлив, Дея! (Целует ДЕЮ). Слышишь?
ДЕЯ. Да. Весь мир у солнца в бесконечной власти,
А у меня ни ночи нет, ни дня.
Но знать хотите – что такое счастье?
Хотите знать – спросите у меня!
Нет наслажденья глубже, нет и выше
Для тех, кто к этой истине приник:
Любимый голос слушать, голос слышать
День каждый, каждый час и каждый миг!
Кому-то это может показаться
Таким наивным и таким простым…
Но счастье – рук любимого касаться
И чувствовать, что ты любима им.
Не страшно мне ни жить, ни умереть
И в час последний я скажу одно:
Глаза даны нам, людям, чтоб смотреть,
А видит только сердце. Лишь оно!
УРСУС (строго). Ах, вот так! Счастливы? А это преступление. Уже предупреждал я вас не раз. Вы счастливы? Так прячьтесь, убегайте, чтобы никто не видел больше вас. Займите же как можно меньше места, забейтесь в самый тесный уголок и съёжьтесь там, и станьте незаметней, кто незаметнее, тому благоволит сам Бог. Счастливые все прячутся, как воры, а вы сияете! Эх, светляки! Мне надоело наблюдать, как нежно рядышком воркуют голубки. (Кричит.) Эй, вы мне надоели, право! А не убираться ли вам к чёрту поскорей?!
ДЕЯ (удивлённо). Отец, у вас такой сердитый голос!
УРСУС. Конечно. Я счастливых не люблю. (Покачав головой, бормочет.) Эх, всё же, видно, придётся поженить их – что же делать, коль так они друг в друга влюблены?!

В это время на пороге появляется жезлоносец и, протянув правую руку над головой улыбающейся ДЕИ, дотрагивается жезлом до плеча ГУИНПЛЕНА. На несколько мгновений ГУИНПЛЕН замирает, но тут же, взяв себя в руки, поднимается и, отчаянно оглянувшись на окаменевшего УРСУСА и улыбающуюся ДЕЮ, заворачивается в плащ и выходит вслед за приставом.

Действие второе.

Сцена седьмая.

Придворная резиденция в Корлеоне-Лодже.
ГУИНПЛЕН в богатой одежде с закрытыми глазами лежит в кресле, рядом с ним
с самодовольной улыбкой стоит БАРКИЛЬФЕДРО.

БАРКИЛЬФЕДРО. Да, в этой жизни всё меняется так быстро, что даже удивляться нету сил! Ещё вчера я сомневался, что смогу достойно наказать эту пэрессу, развратную как девка, а сегодня судьба преподнесла опять сюрприз! Ну, кто бы мог подумать, что фигляр, урод, чудовище окажется вдруг самым настоящим лордом?!
А мне, по сути, все – нули,
Что нищие, что короли!
И все равны под небосводом,
Красавцем будь или уродом.
Все – и чужие, и родня.
Но слушать надо лишь меня,
Поскольку я для всех – лакей!
О кей? – вы спросите. – О кей!
Своей обиды не скрываю:
Живёте вы, я – выживаю!
Лишь тот поймёт, что значит жить,
Кому приходится служить!

ГУИНПЛЕН, открывает глаза и, оглядевшись, пытается понять, где он, и что происходит.

ГУИНПЛЕН (испуганно). Где я?
БАРКИЛЬФЕДРО. Вы дома у себя, милорд.
ГУИНПЛЕН (вытаращив глаза). Где?!
БАРКИЛЬФЕДРО. В вашем собственном дворце, что в Карлеоне-Лодже…
ГУИНПЛЕН (растерянно). Вы…
БАРКИЛЬФЕДРО. Я Баркильфедро. Я чиновник. Служу в адмиралтействе, ваша милость. Я флягу вскрыл, что выбросило морем в последний шторм, и вот - извлёк ваш жребий. Как сказках, где рыбак из фляги выпускает джина.
ГУИНПЛЕН. Какую флягу?.. Жребий?.. Какой джин?.. И что за сказки?.. Розыгрыш, наверно? Представленье? Да разбудите же меня!
БАРКИЛЬФЕДРО (услужливо). Я и пришёл к вам для того, чтоб разбудить. Уж четверть века, как вы спите. Считаете себя вы Гуинпленом? Актёром балагана? А вы лорд. Лорд Кленчарли. И пэр. Пэр Англии великой. И сенатор. Считаете себя вы бедняком, а вы - богач. Считаете себя ничтожным, а вы принадлежите к сильным мира... сего… Проснитесь же, милорд!
ГУИНПЛЕН. Что значит это?
БАРКИЛЬФЕДРО. Это значит, что флягу, найдённую нынче после шторма, доставили в адмиралтейство. Там её, в присутствии присяжных, я откупорил и нашёл бумагу, в которой говорилось, что в январе, двадцать девятого числа, тысяча шестьсот…
ГУИНПЛЕН. Какого?
БАРКИЛЬФЕДРО. Девяностого… далёкого всем года… от рождества Христова, на побережье Портленда, в безлюдном месте, был злонамеренно покинут мальчик, на вид лет десяти, чтобы от голода и холода он умер. Гуинпленом называл себя ребёнок.
ГУИНПЛЕН. Речь обо мне?
БАРКИЛЬФЕДРО. Да. Ты был продан в возрасте двух лет по приказанию его величества, всемилостивейшего короля Иакова Второго и куплен был компрачикосами и ими ж изувечен, обезображен с целью сделать из тебя фигляра, на ярмарках поющего и площадях. Ты… Ах, простите, вы… Вы – лорд Фермен Кленчарли, законный и единственный сын лорда, покойного уже Кленчарли, и Анны Бредшоу, его супруги, давно уже почившей, как и муж.
ГУИНПЛЕН (потрясённо). И что теперь?
БАРКИЛЬФЕДРО. Теперь? Увенчаны вы будете короной пэрской, и женитесь на герцогине, любимой дочери всемилостивейшего короля.
ГУИНПЛЕН. И что я должен буду делать там?
БАРКИЛЬФЕДРО. Ну… принимать участие…
ГУИНПЛЕН. В чём?
БАРКИЛЬФЕДРО. В обсужденье билля… Супругу королевы необходимо увеличить содержанье.
ГУИНПЛЕН. Ещё прибавить?
БАРКИЛЬФЕДРО. Да. Сто тысяч фунтов.
ГУИНПЛЕН. Это на всю жизнь?
БАРКИЛЬФЕДРО. На год.
ГУИНПЛЕН. Вы шутите! Это же так много!
БАРКИЛЬФЕДРО. Для Гуинплена… Но лорд Кленчарли вскоре так считать не будет.
ГУИНПЛЕН. Так кто такой Кленчарли? Я ещё не понял всего… Я не знаком…
БАРКИЛЬФЕДРО. Знаком, знаком… Кленчарли – вы. Запомните же, наконец. (Наклонился к ГУИНПЛЕНУ.) Однако, с появленьем лорда, уродец Гуинплен, увы, умрёт. Вам всё понятно?

ГУИНПЛЕН кивает.

БАРКИЛЬФЕДРО (довольно улыбнувшись, указывает указательным пальцем на шкатулку, стоящую на столе). Милорд, в этой шкатулке две тысячи гиней, которые ее величество, всемилостивейшая королева, посылает вам на первые расходы. Если согласны стать вы пэром, а от бродяжничества отказаться навсегда.

ГУИНПЛЕН, взглянув на шкатулку, радостно обхватывает голову руками.

ГУИНПЛЕН. Это будет для отца Урсуса.
БАРКИЛЬФЕДРО. Хорошо, милорд. Так значит, вы согласны?
ГУИНПЛЕН. С чем?
БАРКИЛЬФЕДРО. С тем, чтобы прошлое своё скорей забыть.
ГУИНПЛЕН. Но как…
БАРКИЛЬФЕДРО (показывая на шкатулку). Две тысячи гиней. На первые расходы.
ГУИНПЛЕН (решившись). Да? Да. Да, я согласен! Но отцу их надо срочно передать – моя сестра немного нездорова.
БАРКИЛЬФЕДРО. Тот человек, что нас сопровождал сюда, сейчас отправится обратно: вот он и отвезёт. Хотя и сам я вскоре еду в Лондон. Могу и я вручить, коль ваш приказ таков.
ГУИНПЛЕН. Нет, нет, зачем? Зачем же вам заботы? Я сам прекрасно справлюсь. Хоть теперь и лорд.
БАРКИЛЬФЕДРО (непререкаемым тоном). О, нет, милорд, вот это невозможно. Отныне вам туда заказан путь.

БАРКИЛЬФЕДРО, довольно улыбнувшись, кланяется и выходит.
ГУИНПЛЕН растерянно оглядывается.

ГУИНПЛЕН. Я – лорд? Я – пэр? Да это полный бред!
Отказ от Гуинплена! Нет, нет, нет!
Как в голову пришла сама идея?!
А наш театр? Урсус? А как же Дея?
Взлетев так высоко, так низко пасть!..
Но я ли не хотел войти во власть?
Не я ли справедливости искал?
И знать не мне ли жизни злой оскал?
А вдруг я что-то изменить смогу?..
Нет, к Дее, к Дее, к Дее! Всё, бегу!

Сцена восьмая.
ДЖОЗИАНА в своих покоях принимает ванну, натирается благовониями, ложится спать.
ГУИНПЛЕН мечется по дворцу, пытаясь найти выход и, наконец, оказывается в комнате, где спит ДЖОЗИАНА.

ДЖОЗИАНА. Кто это там? Вы, Дэвид? Который час? Что вы молчите? (Встаёт, зажигает лампаду.) Иль, Баркильфедро, это ты? (Отодвигает полог и видит ГУИНПЛЕНА.) О, Боже! Что я вижу?! Гуинплен! (Восторженно.) Так ты пришёл! (Бросается к нему, обнимает.) Прекрасно! Так вот что значит быть мужчиной! А для мужчины нет преград… Его зовут - и он приходит! (Внимательно осматривает его.) Откуда этот на тебе наряд?.. А как ты смог сюда проникнуть, милый?..
ГУИНПЛЕН (заворожённо). Герцогиня… Я…
ДЖОЗИАНА. Нет, нет! Молчи. Не говори. Не надо. Приятней мне, когда во всём загадка...
ГУИНПЛЕН. Вы прекрасны!
ДЖОЗИАНА. А ты урод! И это чудо. Ты упал с небес или взлетел из преисподней?! Явился ты ко мне, как божество! Всё, решено, ты – мой любовник! Космический союз уже скреплён! Безумнейшая связь уродства с красотою!
Мир будет потрясён! Свет будет изумлён!
Мы высмеем его приличья и устои!
Я – гений красоты, ты – ужас во плоти.
Само богатство – я, а ты – последний нищий.
Люблю тебя! И ты любовью мне плати!
Униженно молю: проникнись страстью высшей!
(Увлекает ГУИНПЛЕНА на ложе.)

ГУИНПЛЕН (не в силах сопротивляться). Но, герцогиня, я…
ДЖОЗИАНА. Молчи. В лицо твоё
Как в зеркало глядит моей души уродство!
Слить вместе свет и тьму мы сможем лишь вдвоём
И это дар судьбы: чудовищное сходство!
ГУИНПЛЕН. Но, герцогиня, я…
ДЖОЗИАНА. Молчи. Мне голос твой
Не нравится. В нём есть задумчивость и нежность…
Он грозным должен быть. Ты – ада существо!
Ты должен всем внушать порока неизбежность!
Ты – хаос! На алтарь тебя я возведу!
То в бездне обретём, о чём мечтали оба!
Как скучен ад в раю! Мы рай найдём в аду –
Соединим сердца отныне и до гроба!
ГУИНПЛЕН (поддаваясь её ласкам). О, герцогиня…
ДЖОЗИАНА. Волчица я для всех – а для тебя твоей собакой стану. Нет ничего приятнее, чем удивлять глупцов… О, ГУИНПЛЕН, ты сделал то, что до тебя десятки лордов не сумели! Видишь безумную перед собой?! Да, да, рожденная для трона я так низко пала! Какое счастье скомороху честь отдать! И мир узнает о моём позоре вскоре! Да завтра же…Нет, нет, сегодня будут знать! Ну, делай же со мной, что хочешь, слышишь?!
ГУИНПЛЕН. Но, герцогиня, вы… Вы созданы, чтобы Юпитер ваши ноги…
ДЖОЗИАНА. Плюй мне в лицо скорее! Оскорбляй! Ударь! Как с девкою продажной обращайся!.. Боготворю тебя!.. Люблю! Бери меня, кромсай – ну что ты медлишь?! (Страстно целует его. В этот момент звенит колокольчик, и открывается потайная дверца в стене. ДЖОЗИАНА недовольно поворачивается.) Ой, боже, что ей нужно от меня?! (Подходит к стене, достаёт из тайника конверт.) Почта от королевы. Какая надоедливая у меня сестра! Как это мне наскучило! Гуинален, читай… (Игриво.) Умеешь?
ГУИНПЛЕН. Да.
ДЖОЗИАНА. Да? А законы знаешь? Ты – подданный моей сестры. Но это там, за стенами моих покоев, а здесь – ты раб мой, знаешь?
ГУИНПЛЕН. Нет…
ДЖОЗИАНА. Так знай. И службу начинай свою. Прочти, что пишет королева.
ГУИНПЛЕН (читает). «Герцогиня! Спешу вам сообщить, что найден документ, в котором говорится: законный сын лорда Линнея Кленчарли, лорд Фермен, известный до сих пор под именем Гуинплен, разыскан и по законам королевства все звания ему вернут сегодня же в палате лордов. Желая выразить вам благосклонность и сохранить за вами право владеть переданными вам поместьями Кленчарли, предназначаем вам его в мужья взамен ДЭВИДа Дерри-Мойр. Ваша королева. И любящая очень вас сестра».
ДЖОЗИАНА (вырывает бумаги, быстро перечитывает). Вот как? (Холодно.) И это всё решила королева. Но не сестра… Что ж… Хорошо… Перечить не осмелюсь… (Презрительно улыбнувшись.) Идите. Непонятно? Прочь! Вон из моих покоев, раз вы муж!

ГУИНПЛЕН не шевелится.

С этой минуты оставаться здесь у вас нет права. Здесь место моего любовника… Прочь! Вон!...

ГУИНПЛЕН не движется.

Так… (Решительно.) Хорошо. Вы не хотите. Уже почувствовали мужем вы себя… А я-то думала, что ты… влюблён… А вы мой муж!.. Уйду сама. (Надменно.) Я ненавижу вас! (Уходит.)

ГУИНПЛЕН, совершенно обескураженный, продолжает сидеть.
Из-за угла осторожно выглядывает довольно смеющийся БАРКИЛЬФЕДРО. Полюбовавшись «раздавленным» состоянием ничего не понимающего ГУИНПЛЕНА, он уходит.
Раздаётся звук шагов и слышится весёлая песенка.

Появляется ДЭВИД.

Вдруг подбегает к этой троице свинья:
-Поймите, драться и ругаться, дети, стыдно!
Пошли все вон! И мне особенно обидно,
Ведь эта лужа грязи испокон - моя!

Увидев ДЭВИДА, ГУИНПЛЕН, наконец, приходит в себя, вскакивает.
ДЭВИД замирает от удивления.

ДЭВИД. Как ты здесь очутился?!
ГУИНПЛЕН. Том-Джим-Джек?! А как же ты попал сюда?
ДЭВИД (усмехнувшись). А-а-а, понимаю… Ты каприз. Каприз плутовки Джозианы! (Осматривает его.) А платье от вельможи. Заигралась. Ну и невесту дарит мне Судьба!
ГУИНПЛЕН (растерянно). Что происходит? Я - в покоях… Ты - в мундире офицера… Ответь, моряк, мне. Объясни.
ДЭВИД (смеясь). Я должен отвечать? А может, ты?
ГУИНПЛЕН (горячась). Считаешь, Том-Джим-Джек, я должен?
ДЭВИД. А я не Том-Джим-Джек, и я здесь дома.
ГУИНПЛЕН. И я не Гуинплен, и я здесь дома.
ДЭВИД. Я запрещаю повторять мои слова! Ты не лишён иронии, но у меня есть трость. Довольно передразнивать меня – огрею так, что ты, мой шут, сквозь смех заплачешь!
ГУИНПЛЕН. Ты шут! И ты ответишь мне за это оскорбление!
ДЭВИД (насмешливо). Смотри, какая спесь! Всё думаешь ещё, мы ровня? Ладно… Достойно держишься… И я готов… На кулаках… Но в балагане.
ГУИНПЛЕН (разгорячившись). Не в балагане. Здесь. На шпагах.
ДЭВИД (удивлённо). Ах, так… На шпагах… Ты, актёр! Как быстро в роль вошёл – подумать только! А шпага, объясняю, лишь для лордов. А я - контр-адмирал, а не матрос.
ГУИНПЛЕН. А я – пэр Англии.
ДЭВИД (сочувственно). А почему же не король? Гуинплен, мне это надоело. Твои я шутки на ура все принимаю, но в балагане, а не здесь. Шутить не надо с тем, кто может тебя высечь. Я лорд Дэвид Дерри-Мойр.
ГУИНПЛЕН. А я – Фермен Кленчарли, тоже лорд.
ДЭВИД (рассмеявшись). Ловко придумано. Это как раз то имя, которое необходимо, чтобы прекрасной Джозианой обладать. (Похлопав ГУИНПЛЕНА по плечу.) Ладно… Что же… Так и быть: тебя прощаю. А знаешь, почему? А потому что оба любим мы её. И нас обоих она выбрала. Сама… Не по приказу королевы - по повеленью сердца. (Насмешливо.) Что ж, значит… братья мы. Почти...

Входит сияющий БАРКИЛЬФЕДРО.

БАРКИЛЬФЕДРО (пряча ухмылку). Да, да, милорды, да… Вы оба… её мужья... Почти… Пэрессы Джозианы… Придётся подружиться – драться смысла нет. (Кланяется лорду ДЭВИДУ, поворачивается к ГУИНПЛЕНУ.) А вас, Гуинплен. То есть, Кленчарли. Лорд. Давно уж ждут в палате лордов. (Кланяется ему.) Прошу всемилостивейшее пройти.

ГУИНПЛЕН и БАРКИЛЬФЕДРО тут же уходят.
ДЭВИД с изумлением смотрит им вслед.

Сцена девятая.

ГУИНПЛЕН в сопровождении слуг входит в плохо освещённое помещение палаты лордов. Слуги надевают на ГУИНПЛЕНА мантию пэра.

ЛОРДЫ. Жизнь – жестокая забава,
Беспощадная игра.
Кто на что имеет право
Всем давно понять пора!
Мы – властители и судьи,
Мы владетели сумы.
Нам смешно, что скажут люди,
Все решаем только мы!
Все мы можем, все мы смеем:
Утвердили нас века,-
С колыбели все имеем –
До любого пустяка.
Мы с рождения – вельможи.
Лишь король – наш господин.
Всех не равных – уничтожим,-
Равных – только наградим!

ЖЕЗЛОНОСЕЦ (подняв жезл, представляет ГУИНПЛЕНА). Милорд Фермен Кленчарли, барон Кленчарли-Генкервилл!

Никто не обращает внимания на вошедшего, так как все заняты своими разговорами. ГУИНПЛЕН молча садится на указанную скамью.

ПЕРВЫЙ ЛОРД. Подумать только, это он? Нет, невозможно!..
ВТОРОЙ ЛОРД. Кто?
ПЕРВЫЙ ЛОРД. Урод из балагана, что смеётся…
ВТОРОЙ ЛОРД. А кто это?
ПЕРВЫЙ ЛОРД. Не знаете? Про балаган на площади?
ВТОРОЙ ЛОРД. А-а-а, клоун… Что-то слышал...
ПЕРВЫЙ ЛОРД. Уродливый до ужаса, до смеха! Его толпе за деньги выставляли! Теперь он пэр!
ВТОРОЙ ЛОРД. Судьба. Над ней не смейтесь…
ПЕРВЫЙ ЛОРД. А я и не смеюсь, милорд – я плачу.
ТРЕТИЙ ЛОРД. А помните ли лорда вы Кленчарли?
ЧЕТВЁРТЫЙ ЛОРД. Конечно. Он в Швейцарию эмигрировал. Давно. И там женился.
ТРЕТИЙ ЛОРД. А то, что сын родился у него?
ЧЕТВЁРТЫЙ ЛОРД. Да. Но сын умер.
ТРЕТИЙ ЛОРД. Нет! Он жив.
ЧЕТВЁРТЫЙ ЛОРД. Жив? Невозможно.
ТРЕТИЙ ЛОРД. Возможно. Доказано. Официально признано судом.
ЧЕТВЁРТЫЙ ЛОРД. Даже так…Выходит, унаследует теперь он пэрство?
ТРЕТИЙ ЛОРД. Не унаследует.
ЧЕТВЁРТЫЙ ЛОРД. Не унаследует?!
ТРЕТИЙ ЛОРД. Уже…
ЧЕТВЁРТЫЙ ЛОРД. Понятно – унаследовал… Как быстро… Лорд Кленчарли…

ПЕРВЫЙ ЛОРД. Ах, бедный Дэвид Дерри-Мойр!
ПЯТЫЙ ЛОРД. Да почему же? Пэр он славный…
ПЕРВЫЙ ЛОРД. Уже не пэр.
ПЯТЫЙ ЛОРД. Как так?
ПЕРВЫЙ ЛОРД. А так. Фигляр на его место сядет. И Джозиану он теперь...
ПЯТЫЙ ЛОРД. Завидую ему. Хоть завтра бы я сам на ней женился.
ПЕРВЫЙ ЛОРД. На ком, на герцогине Джозиане?
ПЯТЫЙ ЛОРД. Конечно! Это было б счастье!
ПЕРВЫЙ ЛОРД. И это счастье вы делили бы с другими.
ПЯТЫЙ ЛОРД. А что, бывает и не так?

В зал входит ЛОРД-КАНЦЛЕР.

ЛОРД-КАНЦЛЕР (монотонно). Милорды! Прения по обсуждающемуся биллю по содержанию его высочества, принца-супруга королевы, закончены. Приступим же к голосованию. Обычаю согласно, каждый из вас должен ответить, что «доволен» или «недоволен». Вы так же можете, сочтя это уместным, причины изложить согласия своего иль несогласия.

Лорды по очереди поднимаются и отвечают «доволен». Наконец, подходит очередь ГУИНПЛЕНА.

ГУИНПЛЕН. Недоволен.
ГОЛОСА. - Кто это? Что за человек?
-И что всё это значит?
-Эй, кто впустил в палату незнакомца?!
-Так выведите прочь его!
-Откуда вы явились? Кто вы?!
ГУИНПЛЕН. Кто я? Никто. Я – нищета.
А вы и знатны, и богаты.
Но ваша жизнь, увы, пуста –
Из нищих тянете вы злато!
Урод, живущий красотой,
Я вижу в роскоши уродство!
Я был и буду сиротой,
Но ваша жизнь страшней сиротства!
Один – подлец, прелюбодей.
Другой – властительный невежда.
А третий – мстительный злодей…
Ведь я-то думал: есть надежда…
Вам знать бы то, что знаю я,
Что вижу в жизни поминутно!
Беспутны ваши сыновья,
А ваши женщины – распутны!
Набить карман или живот –
Вам нет занятия любезней!
Взгляните, как народ живёт:
Страданья, голод и болезни!
Да, благородных я кровей,
Но в бездну был младенцем брошен!
Я ненавижу королей!
И мне ваш мир предельно тошен!

ГУИНПЛЕН встряхнул головой, и все увидели его лицо. Раздался смех.

ГОЛОСА. -О, браво, Гуинплен!
-Браво, кабанье рыло!
-Пришёл ты нам дать представление! Прекрасно!
-Болтай, сколько захочешь – сегодня рады будем мы тебя послушать!
-Здравствуй, паяц! Давно хотел увидеть твой спектакль!
-Лорд-клоун! Нет ничего смешнее!
-А посмеши ещё! Пока мы в настроении!
ГУИНПЛЕН. Милорды! Я не верю, чтобы принц великий Датский нуждался в этих жалких ста тысячах гиней…
ГОЛОСА. -И это пэр?
-Пэр Англии!
-Наследник лорда…
-Лорда Кленчарли?
-Он предал своего отца!
-Так низко пал.
-Не пал - а не поднялся…
ГУИНПЛЕН. Моего отца предал не я, а все вы здесь. Король, которому служил он верой, правдой, всё отнял у него: богатство, женщину, которую отец любил... Наследника… Да, да, наследник – я. Я – лорд Кленчарли, но останусь лучше Гуинпленом! А как мне жаль отца! И как противно мне, что мать, раскрыв для короля объятья, распутницею стала!
ГОЛОСА. -Довольно же!
-Долой его!
-Да почему же? Продолжайте, лорд!
-Да, дальше!
-Histrio! Mima! (Скоморох! Комедиант! Лат.)
-Верните в конуру его!
-За оскорбление палаты!
-Выродок!
-Позор!
-Так, прекратите заседание!
-Зачем сюда чудовище впустили?!
ГУИНПЛЕН. Затем, чтобы повергнуть в ужас вас. Чудовище я? Пусть… Но маска смеха на лице – дело рук короля. Смех этот лишь отчаянье выражает. Он пыткой создан. Этот смех – над мальчиком двух лет насилие! Я выродок? Нет, господа, я – символ! Я представляю человечество собой, властителями изуродованный образ. Всё, что вы видите – всё это я. Все ваши празднества и пышные увеселения! Миропомазанья и бракосочетанья, и коронации – всё это смех! МОЙ СМЕХ!

Хохот становится ещё громче.

ЛОРД-КАНЦЛЕР. Милорды, тишины прошу. Милорды! (Развёл руками.) Милорды, заседание я вынужден закрыть. В ввиду всего здесь происшедшего. Перенесём голосование. На завтра. Думаю, до завтра всё уже уладим. Вы свободны.

Члены палаты, смеясь и переговариваясь, расходятся.
ГУИНПЛЕН остаётся один. Растерянно оглянувшись, он механически снимает с себя мантию и, удивлённо посмотрев на неё, брезгливо бросает на пол. Внезапно он слышит шум, оглядывается и видит ДЭВИДА в окружении молодых лордов.
За шторой, прячась, стоит БАРКИЛЬФЕДРО.

ДЭВИД (гневно). Я трусами назвал вас, господа. Нет, вы не трусы. Вы идиоты. И старики здесь тугоухи, и тупоумна молодёжь. Смеяться над несчастьем! Над тем, в чём неповинен... И все – на одного! И это доблесть пэров? А он ведь тоже лорд. Да, я теперь из-за него уже не буду пэром, не буду заседать, бессмысленным не буду заниматься делом, но гражданином я останусь. И человеком! И рад, что справедливость существует! Что пэру Англии вернули его титул. И наследство - владелец ведь законный он. Что ж, знать, Бог есть, а я в него не очень верил. Теперь задумаюсь. Но не об этом я сейчас… Хочу сказать: я оскорблён! Вы все глумились над Кленчарли. А он ведь настоящий лорд, в отличие от вас! И даже если б он остался Гуинпленом, вам не сравняться с ним ни по уму, и ни по благородству. Бросаю вызов вам - ищите секундантов. Готовьте пистолеты. Или шпаги. Мне всё равно. Не допущу я больше оскорблений - он лучше вас. Я это докажу!
ГОЛОСА. -Согласен.
-И я тоже.
-И я.
-И я.
-Я выбираю пистолет.
-А я - старинный поединок на палицах и на кинжалах.
-Я шпагу.
-А я бокс.

ГУИНПЛЕН выходит в середину – он потрясён.

ГУИНПЛЕН (ДЭВИДУ). Благодарю вас, Том-Дж… О, то есть, лорд… Ну, то есть,
ДЭВИД. А! Вы уж здесь?! Прекрасно. И вам мне надо бы сказать немного слов…
ГУИНПЛЕН. О чём?
ДЭВИД. О ком. О женщине…
ГУИНПЛЕН. Да? О которой?
ДЭВИД. Которая от вашего отца ушла… к другому…
ГУИНПЛЕН. К королю.
ДЭВИД. Да, к королю. Но и король - мужчина. А в мире есть любовь…
ГУИНПЛЕН. И что же?
ДЭВИД. Вы оскорбили мать мою!
ГУИНПЛЕН. Как вы ошиблись! У этой женщины был сын, но лишь один…
ДЭВИД. Да, это я.
ГУИНПЛЕН. Не может быть! Сын – я. Есть документ.
ДЭВИД. И у меня.
ГУИНПЛЕН (потрясённо). Так что же… Значит… Значит, мы… (Протянул к ДЭВИДУ руки.)
ДЭВИД (резко закончил). Да. Братья. (Подошёл к ГУИНПЛЕНУ и дал ему пощёчину.) И можем драться, ведь поединок лишь только между равными возможен. А кто мне более всех равен, чем мой брат? Пришлю вам секундантов. Завтра. Будем драться! (Уходит.)

Из своего укрытия выходит БАРКИЛЬФЕДРО.

БАРКИЛЬФЕДРО (услужливо). Милорд, могу и я быть вашим секундантом.
ГУИНПЛЕН. Но это невозможно! Я не собираюсь драться с братом! Я только что о нём узнал! Сейчас найду его и всё улажу…
БАРКИЛЬФЕДРО. Остыньте - вам теперь придётся драться, вы - милорд. И правила гласят, что...
ГУИНПЛЕН. Правила?!
БАРКИЛЬФЕДРО. Да. Это дело чести. Так устроен мир.
ГУИНПЛЕН. Мир? Ну, если мир - то ваш! Ваш, тот, в котором жена так ненавидит мужа, брат убивает брата, и все друг друга презирают и гнобят.
БАРКИЛЬФЕДРО (улыбаясь). Вы правы, говоря о нашем мире…Но только он теперь и ваш…
ГУИНПЛЕН. Нет! Это не по мне!.. (Решительно.) Да я уйду отсюда! Кто может это запретить?
БАРКИЛЬФЕДРО. Никто. Только, куда?
ГУИНПЛЕН. К отцу. К любимой – они ждут меня.
БАРКИЛЬФЕДРО. Никто не ждёт.
ГУИНПЛЕН. О чём ты говоришь?! Не понимаю.
БАРКИЛЬФЕДРО. Когда вас объявили лордом здесь, там объявили вас безвременно ушедшим. И ваших близких тут же всех из Лондона изгнали. Я знаю, час назад они уже были на судне.
ГУИНПЛЕН. Нет, не может быть! Они отплыли?!
БАРКИЛЬФЕДРО. Да, если уже начался прилив.

ГУИНПЛЕН убегает.
БАРКИЛЬФЕДРО довольно улыбается.

Сцена десятая.

Ночь.
ГУИНПЛЕН выбегает на набережную, оглядывается и видит судно, на палубе которого лежит ДЕЯ. Над ней склонился УРСУС.

ДЕЯ. Отец, ты знаешь – я жила одним!
Он умер. Ухожу. Иду за ним!
И что мне может дать твоя толпа?
Теперь на самом деле я – слепа!
УРСУС. Я понимаю, девочка тебя:
Нет смысла жить на свете, не любя.
Но что любовь плодит? Один лишь грех!
И расставаться с жизнью – тот же смех!
ДЕЯ - УРСУС. Когда мы утверждали жизни свет
На нашей сцене, не смеялись, нет!
И тот, кто зал с улыбкой покидал,
Он вовсе не смеялся, а рыдал!
ДЕЯ. Я ухожу. Нет смысла. Нет любви.
УРСУС. Я умоляю, девочка, живи!
ДЕЯ. Всё кончено. Два раза не живут.
ГУИНПЛЕН (появляясь на палубе). Я жив, отец! Любимая, я тут!
ДЕЯ (открыв глаза). Я вижу! Я хочу ещё смотреть!
Теперь уже не страшно умереть!

ДЕЯ падает, ГУИНПЛЕН подхватывает её на руки.

УРСУС. Откуда взялся ты? И где ты был?!
И возвращеньем – радостью – убил!
ГУИНПЛЕН. Нет, невозможно! Или жизнь не дар,
Не божий дар, когда любовь – удар?
УРСУС. Да, Дея умерла. Да. Умерла.
Спасибо тебе, жизнь, что ты была! (Падает без сознания.)
ГУИНПЛЕН. А что же я? Я улыбаюсь. Я
Зачем смеюсь над бездной бытия?!
(Вскакивает.) Иду! Иду! Я вижу знак, я его вижу! Ты подаёшь сигнал – а вот и я!
Да, Дея! Дея! Дея! Дея… Де-я… Де-е-е… (Шагает за борт.)

УРСУС, очнувшись, поднимается на четвереньки и, оглянувшись, воет, как волк.

Эпилог.

Итак, чудовищную сказку завершив,
Мы удивлённо продолжаем верить в чудо.
Ведь сказка – это состояние души
И – по Гюго – она жива всегда и всюду!
Конец трагедии – трагедии конец!
И мы, актёры, растворяемся в природе, -
Она одна всему начало и венец.
Мы, как и зрители, приходим и уходим.
Пусть вызывает явно смех наш горький плач,
Но люди – все, увы, достойны состраданья.
Актёр, по жизни, - он и жертва, и палач,
Что говорят всегда друг другу: до свиданья!

В Англии все величественно, даже дурное, даже олигархия. Английский патрициат – патрициат в полном смысле этого слова. Нигде не было феодального строя более блестящего, более жестокого и более живучего, чем в Англии. Правда, в свое время он оказался полезен. Именно в Англии надо изучать феодальное право, подобно тому как королевскую власть надо изучать во Франции.

Книгу эту собственно следовало бы озаглавить «Аристократия». Другую, которая явится ее продолжением, можно будет назвать «Монархия». Обе они, если только автору суждено завершить этот труд, будут предшествовать третьей, которая замкнет собою весь цикл и будет озаглавлена «Девяносто третий год».

Отвиль-Хауз, 1869

Урсус и Гомо были связаны узами тесной дружбы. Урсус был человеком, Гомо – волк . Нравом они очень подходили друг к другу. Имя «Гомо» дал волку человек. Вероятно, он же придумал и свое; найдя для себя подходящей кличку «Урсус», он счел имя «Гомо» вполне подходящим для зверя. Содружество человека и волка пользовалось успехом на ярмарках, на приходских праздниках, на уличных перекрестках, где толпятся прохожие, толпа всегда рада послушать балагура и накупить всяких шарлатанских снадобий. Ей нравился ручной волк, ловко, без принуждения исполнявший приказания своего хозяина. Это большое удовольствие – видеть укрощенного строптивца, и нет ничего приятней, чем наблюдать все разновидности дрессировки. Вот почему бывает так много зрителей на пути следования королевских кортежей.

Урсус и Гомо кочевали с перекрестка на перекресток, с площадей Абериствита на площади Иедбурга, из одной местности в другую, из графства в графство, из города в город. Исчерпав все возможности на одной ярмарке, они переходили на другую. Урсус жил в балагане на колесах, который Гомо, достаточно вышколенный для этого, возил днем и стерег ночью. Когда дорога становилась трудной из-за рытвин, грязи или при подъемах в гору, человек впрягался в лямку и по-братски, бок о бок с волком, тащил возок. Так они вместе и состарились.

На ночлег они располагались где придется – среди невспаханного поля, на лесной прогалине, у перекрестка нескольких дорог, у деревенской околицы, у городских ворот, на рыночной площади, в местах народных гуляний, на опушке парка, на церковной паперти. Когда возок останавливался на какой-нибудь ярмарочной площади, когда с разинутыми ртами сбегались кумушки и вокруг балагана собирался кружок зевак, Урсус принимался разглагольствовать, и Гомо с явным одобрением слушал его. Затем волк учтиво обходил присутствующих с деревянной чашкой в зубах. Так зарабатывали они себе на пропитание. Волк был образованный, человек – тоже. Волк был научен человеком или научился сам всяким волчьим фокусам, которые повышали сбор.

– Главное, не выродись в человека, – дружески говаривал ему хозяин.

Волк никогда не кусался, с человеком же это порою случалось. Во всяком случае, Урсус имел поползновение кусаться. Урсус был мизантроп и, чтобы подчеркнуть свою ненависть к человеку, сделался фигляром. К тому же надо было как-нибудь прокормиться, ибо желудок всегда предъявляет свои права. Впрочем, этот мизантроп и скоморох, быть может, думая таким образом найти себе место в жизни поважнее и работу посложнее, был также и лекарем. Мало того, Урсус был еще и чревовещателем. Он умел говорить, не шевеля губами. Он мог ввести в заблуждение окружающих, с изумительной точностью копируя голос и интонации любого из них. Он один подражал гулу целой толпы, что давало ему полное право на звание «энгастримита». Он так себя и величал. Урсус воспроизводил всякие птичьи голоса: голос певчего дрозда, чирка, жаворонка, белогрудого дрозда – таких же скитальцев, как и он сам; благодаря этому своему таланту он мог по желанию в любую минуту вызвать у вас впечатление то площади, гудящей народом, то луга, оглашаемого мычанием стада; порою он бывал грозен, как рокочущая толпа, порою детски-безмятежен, как утренняя заря. Такое дарование хотя и редко, но все же встречается. В прошедшем столетии некто Тузель, подражавший смешанному гулу людских и звериных голосов и воспроизводивший крики всех животных, состоял при в качестве человека-зверинца. Урсус был проницателен, крайне своеобразен и любознателен. Он питал склонность ко всяким россказням, которые мы называем баснями, и притворялся, будто сам верит им, – обычная хитрость лукавого шарлатана. Он гадал по руке, по раскрытой наобум книге, предсказывал судьбу, объяснял приметы, уверял, что встретить черную кобылу – к неудаче, но что еще опаснее услышать, когда ты уже совсем готов в дорогу, вопрос: «Куда собрался?» Он называл себя «продавцом суеверий», обычно говоря: «Я этого не скрываю; вот в чем разница между архиепископом Кентерберийским и мной». Архиепископ, справедливо возмущенный, однажды вызвал его к себе. Однако Урсус искусно обезоружил его преосвященство, прочитав перед ним собственного сочинения проповедь на день Рождества Христова, которая так понравилась архиепископу, что он выучил ее наизусть, произнес с кафедры и велел напечатать как свое произведение. За это он даровал Урсусу прощение.

Благодаря своему искусству врачевателя, а может быть, и вопреки ему, Урсус исцелял больных. Он лечил ароматическими веществами. Хорошо разбираясь в лекарственных травах, он умело использовал огромные целебные силы, заключенные во множестве всеми пренебрегаемых растений – в гордовине, в белой и вечнозеленой крушине, в черной калине, бородавнике, в рамене; он лечил от чахотки росянкой, пользовался, сообразно надобности, листьями молочая, которые, будучи сорваны у корня, действуют как слабительное, а сорванные у верхушки – как рвотное; исцелял горловые болезни при помощи наростов растения, именуемого «заячьим ушком»; знал, каким тростником можно вылечить быка и какой разновидностью мяты можно поставить на ноги больную лошадь; знал все ценные, благотворные свойства мандрагоры, которая, как всем известно, является растением двуполым. У него были лекарства на всякие случаи. Ожоги он исцелял кожей саламандры, из которой у Нерона, по словам , была сделана салфетка. Урсус пользовался ретортой и колбой; он сам производил перегонку и сам же продавал универсальные снадобья. Ходили слухи, будто одно время он сидел в сумасшедшем доме: ему оказали честь, приняв его за умалишенного, но вскоре выпустили на свободу, убедившись, что он всего-навсего поэт. Возможно, что этого и не было: каждый из нас бывал жертвой подобных россказней.

В действительности же Урсус был грамотеем, любителем прекрасного и сочинителем латинских виршей. Он был ученым в двух областях, ибо одновременно . В знании поэтического ремесла он . Он мог бы сочинять иезуитские трагедии не менее удачно, чем отец Бугур. Благодаря близкому знакомству с прославленными ритмами и размерами древних Урсус в своем обиходе пользовался ему одному свойственными образными выражениями и целым рядом классических метафор. О матери, впереди которой шествовали две дочки, он говорил: «Это дактиль»; об отце, за которым шли два его сына: «Это анапест»; о внуке, шагавшем между дедом и бабушкой: «Это амфимакрий». При таком обилии знаний можно жить только впроголодь. рекомендует: «Ешьте мало, но часто». Урсус ел мало и редко, выполняя, таким образом, лишь первую половину предписания и пренебрегая второй. Но это уж была вина публики, которая собиралась не каждый день и покупала не слишком часто. Урсус говорил: «Отхаркнешься поучительным изречением – станет легче. Волк находит утешение в вое, баран – в теплой шерсти, лес – в малиновке, женщина – в любви, философ же – в поучительном изречении». Урсус по мере надобности кропал комедии, которые сам же с грехом пополам и разыгрывал: это помогало продавать снадобья. В числе других творений он сочинил героическую пастораль в честь рыцаря Хью Миддлтона, который в 1608 году провел в Лондон речку. Эта речка спокойно протекала в шестидесяти милях от Лондона, в графстве Гартфорд; явился рыцарь Миддлтон и завладел ею; он привел с собою шестьсот человек, вооруженных заступами и мотыгами, стал рыть землю, понижая грунт в одном месте, повышая его в другом, иногда подымая речку на двадцать футов, иногда углубляя ее русло на тридцать футов, соорудил из дерева наземные водопроводы, построил восемьсот мостов, каменных, кирпичных и бревенчатых, и вот в одно прекрасное утро речка вступила в пределы Лондона, который испытывал в то время недостаток в воде. Урсус преобразил эти прозаические подробности в прелестную буколическую сцену между рекою Темзой и речкой Серпантиной. Мощный поток приглашает к себе речку, предлагая ей разделить с ним ложе. «Я слишком стар, – говорит он, – чтобы нравиться женщинам, но достаточно богат, чтобы оплачивать их». Это был остроумный и галантный намек на то, что сэр Хью Миддлтон произвел все работы за свой счет.

Бродяга Урсус предстаёт разносторонним человеком, способным на многочисленные фокусы: он умеет чревовещать и передавать любые звуки, варить целебные отвары, он прекрасный поэт и философ. Вместе со своим ручным волком Гомо, который является не домашним питомцем, а другом, помощником и участником шоу, они путешествуют по всей Англии в деревянном возке, украшенному в весьма необычном стиле. На стенах был длинный трактат о правилах этикета английских аристократов и не более короткий перечень владений всех властьимущих. Внутри этого сундука, лошадьми для которого выступали сами Гомо и Урсус, располагалась химическая лаборатория, сундук с пожитками и печка.

В лаборатории он варил снадобья, которые потом продавал, завлекая людей своими представлениями. Несмотря на свои многочисленные таланты, он был бедным и зачастую оставался без пищи. Его внутренним состоянием всегда была глухая ярость, а внешней оболочкой – раздражение. Тем не менее, он сам выбрал свою судьбу, когда встретил Гомо в лесу и предпочёл бродяжничество жизни у лорда.

Аристократов он ненавидел и считал их правительство злым – но всё равно раскрасил повозку трактатами о них, считая это небольшим довольством.

Вопреки преследования компрачикосов, Урсус всё ещё умудрялся избегать проблем. Сам он не принадлежал к этой группе, но тоже был бродягой. Компрачикосы были шайками бродяжных католиков, которые превращали детей в уродцев на потеху публике и королевскому двору. Для этого они использовали различные хирургические методы, деформируя формирующиеся тела и создавая карликов-шутов.

Часть первая: стужа, висельник и младенец

Зима с 1689 на 1690 выдалась поистине суровой. В конце января в бухте Портленда остановилась бискайская урка, куда восемь мужчин и маленький мальчик начали грузить сундуки и продовольствие. Когда работа была выполнена, мужчины уплыли, оставив ребёнка замерзать на берегу. Тот безропотно принял свою долю, отправившись в путь, чтобы не замёрзнуть насмерть.

На одном из холмов он увидел облитое смолой тело висельника, под которым лежала обувь. Даже несмотря на то, что сам мальчик был бос, он испугался брать обувку мертвеца. Внезапно налетевший ветер и тень вороны испугали мальчика, и он бросился бежать.

Тем временем на урке мужчины радуются своему отплытию. Они видят, что буря наступает, и решают повернуть на запад, но и это не спасает их от гибели. Судно каким-то чудом остаётся целым после того, как налетело на риф, но оказалось переполнено водой и пошло ко дну. Прежде чем команда погибла, один из мужчин пишет письмо и закупоривает его в бутылке.

Мальчик бредёт сквозь снежную бурю и натыкается на женские следы. Он идёт по ним и натыкается на тело мёртвой женщины в сугробе, рядом с которой лежит живая девятимесячная девочка. Малыш забирает её и идёт в посёлок, но все дома оказываются запертыми.

В конце концов, он нашёл приют в повозке Урсуса. Конечно, тот не особенно хотел пускать мальчика и грудную девочку в свой дом, но не смог оставить малышей замерзать. Он поделился своим ужином с мальчиком, а молоком накормил малышку.

Когда дети уснули, философ похоронил мёртвую женщину.

Утром Урсус обнаружил, что на лице мальчика застыла маска смеха, а девочка слепа.

Лорд Линней Кленчарли представлял собой «живой осколок прошлого» и был ярым республиканцем, который не перешёл на сторону восстановленной монархии. Он сам отправился в изгнание на Женевское озеро, оставив в Англии любовницу и незаконнорожденного сына.

Любовница быстро сошлась с королём Карлом II, а сын Дэвид Дерри-Мойр нашёл себе место при дворе.

Позабытый лорд нашёл себе законную жену в Швейцарии, где у него родился сын. Однако к моменту, когда Иаков II взошёл на престол, он уже умер, а его сын таинственно исчез. Наследником стал Дэвид Дерри-Мойр, который влюбился в прекрасную герцогиню Джозиану, незаконную дочь короля.

Королевой стала Анна, законная дочь Иаков II, а Джозианна и Дэвид всё никак не играли свадьбу, хотя очень нравились друг другу. Джозианну считали развратной девственницей, так как от многочисленных любовных похождений её ограничивала далеко не скромность, а гордыня. Она никак не могла найти достойного себе.

Королева Анна, некрасивая и глуповатая особа, завидовала сводной сестре.

Дэвид не был жестоким, но обожал различные жестокие развлечения: бокс, петушиные бои и прочие. Он часто проникал на такие турниры, переодевшись простолюдином, а потом из доброты платил за весь ущерб. Его псевдонимом было Том-Джим-Джек.

Баркильфедро был одновременно тройным агентом, который следил одновременно за королевой, Джозианой и Дэвидом, однако каждый из них считал его своим надёжным союзником. Под покровительством Джозианы он попал во дворец и стал откупорщиком океанских бутылок: он имел право открывать все бутылки, выброшенные на сушу из моря. Он был сладок снаружи и злобен внутри, искренне ненавидя всех своих господ, а в особенности Джозиану.

Часть третья: бродяги и влюблённые

Гуиплен и Дея остались жить у Урсуса, который официально усыновил их. Гуиплен стал работать фигляром, завлекая покупателей и зрителей, которые не могли сдержать хохота. Популярность их была запредельной, отчего трое бродяг смогли обзавестись новым большим фургоном и даже осликом – теперь Гомо не было нужды тянуть возок на себе.

Внутренняя красота

Дея выросла в прекрасную девушку и искренне любила Гуиплена, не веря в то, что её возлюбленный уродлив. Она считала, что если он чист душой и добр, то не может быть некрасивым.

Дея и Гуиплен буквально боготворили друг друга, их любовь была платонической – они даже не прикасались друг к другу. Урсус любил их как своих детей и радовался их отношениям.

Денег у них было достаточно, чтобы ни в чём себе не отказывать. Урсус даже смог нанять двух цыганок, чтобы те помогали по хозяйству и во время выступлений.

Часть четвёртая: начало конца

В 1705 году Урсус с детьми приезжает в окрестности Саутворка, где его арестовывают за публичные выступления. После длительного допроса философа отпускают.

Тем временем Дэвид под своей личиной простолюдина становится постоянным зрителем выступлений Гуинплена, и в один вечер он приводит Джозиану посмотреть на уродца. Та понимает, что именно этот юноша должен стать её любовником. Гуинплен и сам поражён красотой женщины, но он всё ещё искренне любит Дею, о которой теперь начал мечтать как о девушке.

Герцогиня присылает ему письмо, где приглашает к себе.

Гуинплен мучается всю ночь, однако на утро всё же решает отказаться от приглашения герцогини. Он сжигает письмо, и артисты приступают к завтраку.

Однако в этот момент приходит жезлоносец и забирает Гуинплена в тюрьму. Урсус тайно следует за ними, хотя этим он и нарушает закон.

В тюрьме юношу не пытают – он, напротив, становится свидетелем жутких пыток другого человека, который сознаётся в своём преступлении. Оказывается, он был тем, кто изуродовал Гуинплена в детстве. На допросе несчастный сознаётся ещё и в том, что на самом деле Гуинплен – лорд Фермен Кленчарли, пэр Англии. Юноша падает в обморок.

В этом Баркильфедро видит отличный повод для мести герцогине, так как та теперь обязана выйти замуж за Гуинплена. Когда юноша приходит в себя, его приводят в его новые покои, где он предаётся мечтам о будущем.

Шедевр Виктора Гюго и в наши дни остается очень популярным произведением, что так же подтверждается множеством вариантов его экранизации и театральных постановок.

В нашей следующей статье мы больше узнаем о – выдающегося французского писателя и поэта, творчество которого оставило неизгладимый след в истории литературы.

Часть шестая: личины Урсуса, нагота и палата лордов

Урсус возвращается домой, где разыгрывает перед Деей представление, чтобы она не заметила пропажи Гуинплена. Тем временем к ним приходит судебный пристав, который требует, чтобы артисты покинули Лондон. Также он приносит вещи Гуинплена – Урсус бежит к тюрьме и видит, как оттуда выносят гроб. Он решает, что его названный сын умер и начинает плакать.

Тем временем сам Гуинплен ищет выход из дворца, но натыкается на покои Джозианы, где девушка осыпает его ласками. Однако узнав о том, что юноша должен стать её мужем, прогоняет того. Она считает, что жених не может занять место любовника.

Королева вызывает Гуинплена к себе и отправляет его в палату лордов. Так как остальные лорды стары и подслеповаты, они не замечают уродца новоиспечённого аристократа, и потому сначала выслушивают его. Гуинплен рассказывает о нищете народа и об его бедах, о том, что скоро страну захлестнёт революция, если ничего не изменить – но лорды лишь поднимают его на смех.

Юноша ищет утешения у Дэвида, своего сводного брата, но тот даёт ему пощечину и вызывает на дуэль за оскорбление матери.

Гуинплен убегает из дворца и останавливается на берегах Темзы, где размышляет о своей прежней жизни и о том, как он позволил тщеславию захлестнуть его. Юноша понимает, что сам променял свою настоящую семью и любовь на пародию, и решает покончить с собой. Однако появившийся Гомо спасает его от такого шага.

Заключение: смерть влюблённых

Волк приводит Гуинплена на корабль, где юноша слышит, как его приёмный отец разговаривает с Деей. Та говорит, что вскоре умрёт и отправится вслед за возлюбленным. В бреду она начинает петь – и тут появляется Гуинплен. Однако сердце девушки не выдерживает такого счастья и она умирает на руках у юноши. Тот понимает, что ему нет смысла жить без возлюбленной и бросается в воду.

Урсус, потерявший сознание после смерти дочери, приходит в себя. Рядом с ними сидит Гомо и воет.