«Опасные связи» Шодерло де Лакло. Шодерло де лаклоопасные связи Роман опасные связи

Считаем своим долгом предупредить Читателей, что, несмотря на заглавие этой Книги и на то, что говорит о ней в своем предисловии Редактор, мы не можем ручаться за подлинность этого собрания писем и даже имеем весьма веские основания полагать, что это всего-навсего Роман. Сдается нам также, что Автор, хотя он, казалось бы, стремится к правдоподобию, сам нарушает его, и притом весьма неуклюжим образом, из-за времени, к которому он приурочил изложенные им события. И впрямь, многим из выведенных у него действующих лиц свойственны нравы настолько дурные, что просто невозможно предположить, чтобы они были нашими современниками, жили в век торжества философии, когда распространяющееся повсюду просвещение сделало, как известно, всех мужчин столь благородными, а всех женщин столь скромными и благонравными.

Мнение наше, следовательно, таково, что ежели события, описанные в этом Сочинении, и являются в какой-то мере истинными, они могли произойти лишь в каких-то иных местах или в иные времена, и мы строго порицаем Автора, который, видимо, поддался соблазну как можно больше заинтересовать Читателя, приблизившись к своему времени и к своей стране, и потому осмелился изобразить в наших обличьях и среди нашего быта нравы, нам до такой степени чуждые.

Во всяком случае, мы хотели бы, насколько возможно, оградить слишком доверчивого Читателя от каких-либо недоумений по этому поводу и потому подкрепляем свою точку зрения соображением, которое высказываем тем смелее, что оно кажется нам совершенно бесспорным и неопровержимым: несомненно, одни и те же причины должны приводить к одним и тем же следствиям, а между тем в наши дни мы что-то не видим девиц, которые, обладая доходом в шестьдесят тысяч ливров, уходили бы в монастырь, а также президентш, которые, будучи юными и привлекательными, умирали бы от горя.

Предисловие редактора

Это Сочинение, или, вернее, это Собрание писем, Читатели, возможно, найдут слишком обширным, а между тем оно содержит лишь незначительную часть той переписки, из которой оно нами извлечено. Лица, которым она досталась, пожелали опубликовать ее и поручили мне подготовить письма к изданию, я же в качестве вознаграждения за свой труд попросил лишь разрешения изъять псе то, что представлялось мне излишним, и постарался сохранить только письма, показавшиеся мне совершенно необходимыми либо для понимания событий, либо для развития характеров. Если к этой несложной работе прибавить размещение избранных мною писем в определенном порядке – а порядок этот был почти всегда хронологический – и еще составление немногих кратких примечаний, большей частью касающихся источников тех или иных цитат или обоснования допущенных мною сокращений, то к этому и сведется все мое участие в данном Сочинении. Никаких иных обязанностей я на себя не принимал.1
Должен также предупредить, что я исключил или изменил имена всех лиц, о которых идет речь в этих письмах, и что ежели среди имен, мною придуманных, найдутся принадлежащие кому-либо, то это следует считать моей невольной ошибкой и не делать из нее никаких выводов.

Предлагал я сделать ряд более существенных изменений, позаботиться о чистоте языка и стиля, далеко не всегда безупречных.

Добивался также права сократить некоторые чересчур длинные письма – среди них есть и такие, где говорится без всякой связи и почти без перехода о вещах, никак друг с другом не вяжущихся. Этой работы, согласия на которую я не получил, было бы, разумеется, недостаточно, чтобы придать Произведению подлинную ценность, но она, во всяком случае, избавила бы Книгу от некоторых недостатков.

Мне возразили, что желательно было обнародовать самые письма, а не какое-то Произведение, по ним составленное, и что, если бы восемь или десять человек, принимавших участие в данной переписке, изъяснялись одинаково чистым языком, это противоречило бы и правдоподобию и истине. Я, со своей стороны, заметил, что до этого весьма далеко и что, напротив, ни один автор данных писем не избегает грубых, напрашивающихся на критику ошибок, но на это мне отвечали, что всякий рассудительный Читатель и не может не ждать ошибок в собрании писем частных лиц, если даже среди опубликованных доныне писем различных весьма уважаемых авторов, в том числе и некоторых академиков, нет ни одного вполне безупречного по языку. Доводы эти меня не убедили, – я полагал, как и сейчас еще полагаю, что приводить их гораздо легче, чем с ними соглашаться. Но здесь я не был хозяином и потому подчинился, оставив за собою право протестовать и заявить, что держусь противоположного мнения. Сейчас я это и делаю.

Что же касается возможных достоинств данного Произведения, то, пожалуй, по этому вопросу мне высказываться не следует, ибо мое мнение не должно и не может иметь влияния на кого бы то ни было. Впрочем, те, кто, приступая к чтению, любят знать хотя бы приблизительно, на что им рассчитывать, те, повторяю, пусть читают мое предисловие дальше. Всем прочим лучше сразу же перейти к самому Произведению: им вполне достаточно и того, что я пока сказал.

Должен прежде всего добавить, что, если – охотно в этом признаюсь – у меня имелось желание опубликовать данные письма, я все же весьма далек от каких-либо надежд на успех. И да не примут этого искреннего моего признания за наигранную скромность Автора. Ибо заявляю столь же искренне, что, если бы это Собрание писем не было, на мой взгляд, достойным предстать перед читающей Публикой, я бы не стал им заниматься. Попытаемся разъяснить это кажущееся противоречие.

Ценность того или иного Произведения заключается в его полезности, или же в доставляемом им удовольствии, или же и в том и в другом вместе, если уж таковы его свойства. Но успех отнюдь не всегда служит показателем достоинства, он часто зависит более от выбора сюжета, чем от его изложения, более от совокупности предметов, о которых идет речь в Произведении, чем от того, как именно они представлены. Между тем в данное Собрание, как это явствует из заглавия, входят письма целого круга лиц, и в нем царит такое разнообразие интересов, которое ослабляет интерес Читателя. К тому же почти все выражаемые в нем чувства лживы или притворны и потому способны вызвать в Читателе лишь любопытство, а оно всегда слабее, чем интерес, вызванный подлинным чувством, а главное, в гораздо меньшей степени побуждает к снисходительной оценке и весьма чутко улавливает всякие мелкие ошибки, досадно мешающие чтению.

Недостатки эти отчасти, быть может, искупаются одним достоинством, свойственным самой сущности данного Произведения, а именно, разнообразием стилей – качеством, которого Писателю редко случается достигнуть, но которое здесь возникает как бы само собой и, во всяком случае, спасает от скуки однообразия. Кое-кто, пожалуй, оценит и довольно большое количество наблюдений, рассеянных в этих письмах, наблюдений, либо совсем новых, либо малоизвестных. Вот, полагаю, и все удовольствие, какое от них можно получить, даже судя о них с величайшей снисходительностью.

Польза этого Произведения будет, может быть, оспариваться еще больше, однако, мне кажется, установить ее значительно легче. Во всяком случае, на мой взгляд, разоблачить способы, которыми бесчестные люди портят порядочных, значит оказать большую услугу добрым нравам. В Сочинении этом можно будет найти также доказательство и пример двух весьма важных истин, которые находятся, можно сказать, в полном забвении, если исходить из того, как редко осуществляются они в нашей жизни. Первая истина состоит в том, что каждая женщина, соглашающаяся вести знакомство с безнравственным мужчиной, становится его жертвой. Вторая – в том, что каждая мать, допускающая, чтобы дочь ее оказывала какой-либо другой женщине больше доверия, чем ей самой, поступает в лучшем случае неосторожно. Молодые люди обоего пола могут также узнать из этой Книги, что дружба, которую, по-видимому, так легко дарят им люди дурных нравов, всегда является лишь опасной западней, роковой и для добродетели их, и для счастья. Однако все хорошее так часто употребляется во зло, что, не только не рекомендуя молодежи чтение настоящей Переписки, я считаю весьма существенным держать подобные Произведения подальше от нее. Время, когда эта именно книга может уже не быть опасной, а, наоборот, приносить пользу, очень хорошо определила некая достойная мать, выказав не простую рассудительность, но подлинный ум. «Я считала бы, – сказала она мне, ознакомившись с этой рукописью, – что окажу настоящую услугу своей дочери, если дам ей ее прочесть в день ее замужества». Если все матери семейств станут так думать, я буду вечно радоваться, что опубликовал ее.

Но, даже исходя из столь лестного предположения, мне все же кажется, что это Собрание писем понравится немногим. Мужчинам и женщинам развращенным выгодно будет опорочить Произведение, могущее им повредить. А так как у них вполне достаточно ловкости, они, возможно, привлекут на свою сторону ригористов, возмущенных картиной дурных нравов, которая здесь изображена.

У так называемых вольнодумцев не вызовет никакого сочувствия набожная женщина, которую именно из-за ее благочестия они будут считать жалкой бабенкой, люди же набожные вознегодуют на то, что добродетель не устояла и религиозное чувство не оказалось достаточно сильным.

С другой стороны, людям с тонким вкусом покажется противным слишком простой и неправильный стиль многих писем, а средний читатель, убежденный, что все напечатанное есть плод писательского труда, усмотрит в иных письмах вымученную манеру Автора, выглядывающего из-за спины героев, которые, казалось бы, говорят от своего имени.

Наконец, может быть высказано и довольно единодушное мнение, что все хорошо на своем месте и что если чрезмерно изысканный стиль писателей действительно лишает естественного изящества письма частных людей, то небрежности, которые зачастую допускаются в последних, становятся настоящими ошибками и делают их неудобочитаемыми, когда они появляются в печати.

От всего сердца признаю, что, быть может, все эти упреки вполне обоснованны. Думаю также, что смог бы на них возразить, не выходя даже за допустимые для Предисловия рамки. Но для того, чтобы необходимо было отвечать решительно на все, нужно, чтобы само Произведение не способно было ответить решительно ни на что, а если бы я так считал, то уничтожил бы и Предисловие и Книгу.

Письмо 1

От Сесили Воланж к Софи Карне в монастырь ***ских урсулинок

Которую я непременно попрошу выйти ко мне, почувствует больше досады, чем надеялась причинить нам каждый раз, когда навещала нас in fiocchi.3
In fiocchi (итал.) – в парадном туалете.

Мама обо всем со мной советовалась: она гораздо меньше, чем прежде, обращается со мной, как с пансионеркой.4
Пансионерка. – При отсутствии светской школы для детей дворян сыновья их обычно получали образование в иезуитских коллежах или же дома, тогда как дочери отдавались на воспитание и обучение в женские монастыри, где и находились в течение ряда лет на полном содержании (на средства родителей – откуда и термин «пансион»). Это не налагало никаких монашеских обязанностей; однако девушке из дворянской семьи, которую из-за отсутствия приданого или по каким-либо порочащим причинам родные не могли или не хотели выдать замуж (и которая тем самым лишалась средств к существованию), обычно не оставалось иного выхода, как пострижение в монахини, нередко в том же монастыре, где она и воспитывалась.

У меня есть своя горничная; в моем распоряжении отдельная комната и кабинет, я пишу тебе за прелестным секретером, и мне вручили ключ от него, так что я могу запирать туда все, что захочу. Мама сказала мне, что я буду видеться с нею ежедневно в то время, когда она встает с постели, что к обеду мне достаточно быть тщательно причесанной, так как мы всегда будем одни, и что тогда она будет сообщать мне, какие часы после обеда я должна буду проводить с ней. Все остальное время в полном моем распоряжении. У меня есть моя арфа, рисование и книги, как в монастыре, с той только разницей, что здесь нет матери Перпетуи, чтобы меня бранить, и что стоит мне захотеть – я могу предаваться полному безделью. Но так как со мной нет моей Софи, чтобы болтать и смеяться, то я уж предпочитаю быть чем-нибудь занятой.

Сейчас еще нет пяти часов. К маме мне надо в семь – времени достаточно, было бы только что рассказывать! Но со мной еще ни о чем не заговаривали, и не будь всех приготовлений, которые делаются на моих глазах, и множества модисток, являющихся к нам ради меня, я думала бы, что вовсе и не собираются выдавать меня замуж и что это просто очередная выдумка нашей доброй Жозефины.5
Привратница монастыря.

Однако мама часто говорила мне, что благородная девица должна оставаться в монастыре до замужества, и раз уж она взяла меня оттуда, Жозефина как будто права.

У подъезда только что остановилась карета, и мама велела передать мне, чтобы я тотчас же шла к ней. А что, если это он? Я не одета, рука у меня дрожит, сердце колотится. Я спросила горничную, знает ли она, кто у мамы. «Да это же господин К***», – ответила она и засмеялась. Ах, кажется, это он! Я скоро вернусь и сообщу тебе, что произошло. Вот, во всяком случае, его имя. Нельзя заставлять себя ждать. Прощай, на одну минутку.

Как ты станешь смеяться над бедняжкой Сесилью! О, как мне было стыдно! Но и ты попалась бы так же, как я. Когда я вошла к маме, рядом с ней стоял какой-то господин в черном. Я поклонилась ему, как умела лучше, и застыла на месте. Можешь себе представить, как я его разглядывала! «Сударыня, – сказал он маме, Ответив на мой поклон, – какая прелестная у вас барышня, и я больше чем когда-либо ценю вашу доброту». При этих словах, столь недвусмысленных, я задрожала так, что едва удержалась на ногах, и тут же опустилась в первое попавшееся кресло, вся красная и ужасно смущенная. Не успела я сесть – смотрю, человек этот у моих ног. Тут уж твоя несчастная Сесиль совсем потеряла голову. Я, как мама говорит, просто ошалела: вскочила с места, да как закричу… ну совсем, как тогда, в ту страшную грозу. Мама расхохоталась и говорит мне: «Что с вами? Сядьте и дайте этому господину снять мерку с вашей ноги». И правда, милая моя, господин-то оказался башмачником! Не могу и передать тебе, какой меня охватил стыд; к счастью, кроме мамы, никого не было. Думаю, что, когда я выйду замуж, то пользоваться услугами этого башмачника не стану. Согласись, что мы необыкновенно искусно разбираемся в людях. Прощай, уже скоро шесть, и горничная говорит, что пора одеваться. Прощай, дорогая Софи, я люблю тебя так, словно еще нахожусь в монастыре.

Р.S. Не знаю, с кем переслать письмо; подожду уж прихода Жозефины.

Письмо 2

От маркизы де Мартей к виконту де Вальмону в замок ***

Возвращайтесь, любезный виконт, возвращайтесь. Что вы делаете и что вам вообще делать у старой тетки, уже завещавшей вам все свое состояние? Уезжайте от нее немедленно; вы мне нужны. Мне пришла в голову замечательная мысль, и я хочу поручить вам ее осуществление. Этих немногих слов должно быть вполне достаточно, и вы, бесконечно польщенный моим выбором, должны были бы уже лететь ко мне, чтобы коленопреклоненно выслушивать мои приказания. Но вы злоупотребляете моей благосклонностью даже теперь, когда она вам уже не нужна. Мне же остается выбирать между постоянным ожесточением против вас и беспредельной снисходительностью, и, на ваше счастье, доброта моя побеждает. Поэтому я хочу раскрыть вам свой план, но поклянитесь мне, что, как верный мой рыцарь, не будете затевать никаких других похождений, пока не доведете до конца этого. Оно достойно героя: вы послужите любви и мести. Это будет лишнее шалопайство ,6
Слова «шалопай, шалопайство», которые в хорошем обществе, к счастью, уже выходят из употребления, были в большом ходу, когда писались эти письма.

Которое вы внесете в свои мемуары: да, в свои мемуары, ибо я желаю, чтобы они были в один прекрасный день напечатаны, и даже готова сама написать их. Но довольно об этом – вернемся к тому, что меня сейчас занимает.

Госпожа де Воланж выдает свою дочь замуж; пока это еще тайна, но мне она ее вчера сообщила. И как вы думаете, кого она наметила себе в зятья? Графа де Жеркура. Кто бы мог предположить, что я стану кузиной Жеркура? Я просто вне себя от бешенства… И вы еще не догадываетесь? Этакий тяжелодум! Неужто вы простили ему интендантшу? А у меня-то разве не больше причин пенять на него, чудовище вы этакое!7
Для понимания этого места надо иметь в виду, что граф де Жеркур бросил маркизу де Мертей ради интендантши де***, которая для него пожертвовала виконтом де Вальмоном, и что именно тогда маркиза и виконт сошлись. Так как история эта имела место гораздо раньше событий, о которых идет речь в этих письмах, всю относящуюся к ней переписку мы предпочли здесь не помещать.

Но я готова успокоиться – надежда на мщение умиротворяет мою душу.

И меня и вас Жеркур без конца раздражал тем, что он придает своей будущей жене такое значение, а также глупой самонадеянностью, заставляющей его думать, что он избегнет неизбежного. Вам известно его нелепое предубеждение в пользу монастырского воспитания и еще более смехотворный предрассудок насчет какой-то особой скромности блондинок. Я, право, готова побиться об заклад: хотя у маленькой Воланж шестьдесят тысяч ливров дохода, он никогда не решился бы на этот брак, будь она брюнеткой и не получи воспитания в монастыре. Докажем же ему, что он просто-напросто дурак: ведь рано или поздно он все равно окажется дураком, и не это меня смущает, но было бы забавно, если бы с этого началось. Как бы мы потешались на другой день, слушая его хвастливые россказни, а уж хвастать-то он будет непременно! Вдобавок эту девочку просветите вы, и нам уж очень не повезло бы, если бы Жеркур, как и всякий другой, не стал в Париже притчей во языцех.

Впрочем, героиня этого нового романа заслуживает с вашей стороны всяческих стараний. Она и впрямь хорошенькая; красотке всего пятнадцать – настоящий бутон розы. Правда, донельзя неловка и лишена каких бы то ни было манер. Но вас, мужчин, подобные вещи не смущают. Зато у нее томный взгляд, который сулит многое. Добавьте к этому, что ее рекомендую я, и вам останется только поблагодарить меня и повиноваться.

Письмо это вы получите завтра утром. Я требую, чтобы завтра же в семь часов вечера вы были у меня. До восьми я никого не буду принимать, даже ныне царствующего кавалера: для такого большого дела у него не хватит ума. Как видите, я отнюдь не ослеплена любовью. В восемь часов я отпущу вас, а в десять вы вернетесь ужинать с прелестным созданием, ибо мать и дочь у меня ужинают. Прощайте, уже за полдень, и скоро мне будет не до вас.

Письмо 3

От Сесили Воланж к Софи Карне

Я еще ничего не знаю, дорогая моя! Вчера у мамы было за ужином много гостей. Хотя я и наблюдала с интересом за всеми, особенно за мужчинами, мне было очень скучно. Все – и мужчины, и женщины – внимательно разглядывали меня, а потом шушукались; я отлично видела, что говорили обо мне, и краснела – никак не могла с собой справиться. А мне бы очень хотелось этого, я ведь заметила, что, когда глядели на других женщин, те не краснели. А может быть, это их румяна скрывают краску смущения, – очень уж, должно быть, трудно не покраснеть, когда на тебя пристально смотрит мужчина.

Больше всего меня беспокоила невозможность узнать, что обо мне думают. Впрочем, кажется, раза два-три я расслышала слово хорошенькая, но также – и очень ясно – слово неловкая. Должно быть, это правда, ибо женщина, которая так сказала, родственница и приятельница мамы. Кажется, она даже сразу почувствовала ко мне расположение. Она – единственная, кто в этот вечер немного со мной поговорил. Завтра мы у нее ужинаем.

Слышала я также после ужина, как один мужчина сказал другому – я убеждена, что речь шла обо мне: «Потерпим, пока дозреет, зимой посмотрим». Может быть, это как раз тот, который должен на мне жениться. Но, значит, это произойдет только через четыре месяца! Хотела бы я знать правду.

Вот и Жозефина, она говорит, что ей надо спешить. Но мне все же хочется рассказать тебе, как я допустила одну неловкость. О, кажется, та дама права!

После ужина сели играть в карты. Я подсела к маме и – сама уж не знаю, как это случилось, – почти тотчас же заснула. Разбудил меня взрыв хохота. Не знаю, надо мной ли смеялись, но думаю, что надо мной. Мама разрешила мне удалиться, чему я была ужасно рада. Представь себе, был уже двенадцатый час. Прощай, дорогая моя Софи, люби, как прежде, свою Сесиль. Уверяю тебя, что свет вовсе не так занимателен, как нам казалось.

Письмо 4

От виконта де Вальмона к Маркизе де Мертей в Париже

Приказания ваши – прелестны, а еще милее то, как вы их даете. Вы способны внушить любовь к деспотизму. Как вы сами знаете, я уже не впервые сожалею, что перестал быть вашим рабом. И каким бы «чудовищем» я, по вашим словам, ни был, я никогда не вспоминаю без удовольствия время, когда вы благосклонно давали мне более нежные имена. Порою даже я хотел бы снова заслужить их и в конце концов совместно с вами явить свету пример постоянства. Но нас призывают более важные цели. Удел наш – побеждать, мы должны ему покориться. Быть может, в конце жизненного пути мы с вами опять встретимся. Ибо, не в обиду будь вам сказано, прекраснейшая моя маркиза, вы от меня, во всяком случае, не отстаете. И с тех пор, как мы, расставшись для блага мира, проповедуем раздельно друг от друга истинную веру, сдается мне, что как миссионер любви вы обратили больше людей, чем я. Мне известны ваше рвение, ваше пламенное усердие, и если бы бог любви судил нас по делам нашим, вы стали бы когда-нибудь святой покровительницей какого-нибудь большого города, в то время как друг ваш сделался – самое большее – деревенским праведником. Подобные речи удивляют вас, не правда ли? Но я уже целую неделю не слышу других и не говорю по-иному. И дабы усовершенствоваться в них, я вынужден пойти наперекор вам.

Не гневайтесь и выслушайте меня. Вам, хранительнице всех тайн моего сердца, доверю я величайший из задуманных мною замыслов. Что вы мне предлагаете? Соблазнить девушку, которая ничего не видела, ничего не знает, которая была бы, так сказать, выдана мне беззащитной. Первые же знаки внимания опьянят ее, а любопытство завлечет, может быть, еще быстрее любви. Кто угодно преуспел бы в этом деле не хуже меня. Не таково предприятие, которое я сейчас замыслил. Любовь, сплетающая мне венок, колеблется между миртом и лавром, а вернее всего – соединит их, чтобы увенчать мое торжество. Вы сами, прекрасный мой друг, охвачены будете благоговейным уважением и в восторге произнесете: «Вот мужчина, который мне по сердцу!»

Предуведомление издателя

Предисловие редактора

Предлагал я сделать ряд более существенных изменений, позаботиться о чистоте языка и стиля, далеко не всегда безупречных. Добивался также права сократить некоторые чересчур длинные письма – среди них есть и такие, где говорится без всякой связи и почти без перехода о вещах, никак друг с другом не вяжущихся. Этой работы, согласия на которую я не получил, было бы, разумеется, недостаточно, чтобы придать Произведению подлинную ценность, но она, во всяком случае, избавила бы Книгу от некоторых недостатков.

Письмо 1

От Сесили Воланж к Софи Карне в монастырь ***ских урсулинок

Ты видишь, милая моя подружка, что слово свое я держу и что чепчики да помпоны не отнимают всего моего времени: для тебя его у меня всегда хватит. А между тем за один этот день я видела больше всяких нарядов, чем за четыре года, проведенные нами вместе. И думаю, что при первом же моем посещении гордая Танвиль, которую я непременно попрошу выйти ко мне, почувствует больше досады, чем надеялась причинить нам каждый раз, когда навещала нас in fiocchi. Мама обо всем со мной советовалась: она гораздо меньше, чем прежде, обращается со мной, как с пансионеркой. У меня есть своя горничная; в моем распоряжении отдельная комната и кабинет, я пишу тебе за прелестным секретером, и мне вручили ключ от него, так что я могу запирать туда все, что захочу. Мама сказала мне, что я буду видеться с нею ежедневно в то время, когда она встает с постели, что к обеду мне достаточно быть тщательно причесанной, так как мы всегда будем одни, и что тогда она будет сообщать мне, какие часы после обеда я должна буду проводить с ней. Все остальное время в полном моем распоряжении. У меня есть моя арфа, рисование и книги, как в монастыре, с той только разницей, что здесь нет матери Перпетуи, чтобы меня бранить, и что стоит мне захотеть – я могу предаваться полному безделью. Но так как со мной нет моей Софи, чтобы болтать и смеяться, то я уж предпочитаю быть чем-нибудь занятой.

Р.S. Не знаю, с кем переслать письмо; подожду уж прихода Жозефины.

Письмо 2

От маркизы де Мартей к виконту де Вальмону в замок ***

Возвращайтесь, любезный виконт, возвращайтесь. Что вы делаете и что вам вообще делать у старой тетки, уже завещавшей вам все свое состояние? Уезжайте от нее немедленно; вы мне нужны. Мне пришла в голову замечательная мысль, и я хочу поручить вам ее осуществление. Этих немногих слов должно быть вполне достаточно, и вы, бесконечно польщенный моим выбором, должны были бы уже лететь ко мне, чтобы коленопреклоненно выслушивать мои приказания. Но вы злоупотребляете моей благосклонностью даже теперь, когда она вам уже не нужна. Мне же остается выбирать между постоянным ожесточением против вас и беспредельной снисходительностью, и, на ваше счастье, доброта моя побеждает. Поэтому я хочу раскрыть вам свой план, но поклянитесь мне, что, как верный мой рыцарь, не будете затевать никаких других похождений, пока не доведете до конца этого. Оно достойно героя: вы послужите любви и мести. Это будет лишнее шалопайство , которое вы внесете в свои мемуары: да, в свои мемуары, ибо я желаю, чтобы они были в один прекрасный день напечатаны, и даже готова сама написать их. Но довольно об этом – вернемся к тому, что меня сейчас занимает.

Письмо 3

От Сесили Воланж к Софи Карне

Письмо 4

От виконта де Вальмона к Маркизе де Мертей в Париже

Знайте же, что президент в Бургундии, где ведет большой судебный процесс (надеюсь, что мне он проиграет еще более важную тяжбу). Его безутешная половина должна провести здесь весь срок своего горестного соломенного вдовства. Единственными развлечениями должны были служить ей ежедневная обедня, немногочисленные посещения бедняков здешней округи, благочестивые беседы с моей старой тетушкой да изредка унылая партия в вист. Я же готовлю ей кое-что позанимательней. Мой добрый ангел привел меня сюда на ее и на мое счастье. А мне, безумцу, жаль было тех двадцати четырех часов, которыми я должен был пожертвовать приличия ради! Каким наказанием была бы для меня теперь необходимость вернуться в Париж! К счастью, играть в вист можно лишь вчетвером, а так как здесь для этого имеется лишь местный священник, моя бессмертная тетушка настоятельно просила; меня пожертвовать ей несколькими днями. Вы догадываетесь, что я согласился. Вы и не представляете себе, как она ухаживает за мною с тех пор и в особенности как радуется, что я неизменно сопровождаю ее к обедне и на другие церковные службы. Она и не подозревает, какому божеству я там поклоняюсь.

Итак, вот уже четыре дня, как я одержим сильной страстью. Вы знаете, как пылко я умею желать, с каким неистовством преодолеваю препятствия, но вы не знаете, как одиночество распаляет желания! У меня теперь лишь одна мысль. Лишь об одном думаю я целый день, и оно же снится мне ночью. Я во что бы то ни стало должен обладать этой женщиной, чтобы не оказаться, в смешном положении влюбленного, ибо до чего только не доведет неудовлетворенное желание! О сладостное обладание, взываю к тебе ради моего счастья, а еще больше ради моего покоя! Как счастливы мы, что женщины так слабо защищаются! Иначе мы были бы лишь жалкими их рабами. Сейчас я полон чувства признательности ко всем доступным женщинам, что, естественно, влечет меня к вашим ногам. Припадаю к ним, вымаливая себе прощение, и на этом же кончаю мое слишком затянувшееся письмо. Прощайте, прекраснейший друг мой, и не гневайтесь!

Должен также предупредить, что я исключил или изменил имена всех лиц, о которых идет речь в этих письмах, и что ежели среди имен, мною придуманных, найдутся принадлежащие кому-либо, то это следует считать моей невольной ошибкой и не делать из нее никаких выводов.

Пансионерка. – При отсутствии светской школы для детей дворян сыновья их обычно получали образование в иезуитских коллежах или же дома, тогда как дочери отдавались на воспитание и обучение в женские монастыри, где и находились в течение ряда лет на полном содержании (на средства родителей – откуда и термин «пансион»). Это не налагало никаких монашеских обязанностей; однако девушке из дворянской семьи, которую из-за отсутствия приданого или по каким-либо порочащим причинам родные не могли или не хотели выдать замуж (и которая тем самым лишалась средств к существованию), обычно не оставалось иного выхода, как пострижение в монахини, нередко в том же монастыре, где она и воспитывалась.

Слова «шалопай, шалопайство», которые в хорошем обществе, к счастью, уже выходят из употребления, были в большом ходу, когда писались эти письма.

Для понимания этого места надо иметь в виду, что граф де Жеркур бросил маркизу де Мертей ради интендантши де***, которая для него пожертвовала виконтом де Вальмоном, и что именно тогда маркиза и виконт сошлись. Так как история эта имела место гораздо раньше событий, о которых идет речь в этих письмах, всю относящуюся к ней переписку мы предпочли здесь не помещать.

Президент, президентша. – Госпожа де Турвель является женой председателя одной из палат какого-либо из провинциальных парламентов, то есть одного из высших судебно-административных органов дореволюционной Франции. Благодаря системе покупки должностей, ставшей наследственной привилегией, члены парламентов (советники палат, президенты и т. п.) превращались в замкнутую касту – «дворянство мантии». По образованности и политическому влиянию они подчас стояли выше родовой аристократии или военно-служилой знати («дворянства шпаги»). Но по своим более строгим нравам были патриархальнее, отличаясь и по хозяйственному укладу. Вопросы нравственности, и, в частности, религиозное благочестие, волновавшие французское общество с середины XVII века (Паскаль, Расин), имели своей питательной средой именно эти круги.

Книга Шодерло де Лакло «Опасные связи» была издана 1782 и сразу стала мега-популярной. История любви, ненависти, порока и расплаты никого не оставляла равнодушными ни 200 лет назад, ни сейчас. Только за последние 30 лет было снято 5 фильмов и мини-сериал, в основу которых легла история Шодерло де Лакло.

Имя этого французского автора знают все, даже не читая его роман в письмах. Во-первых, оно очень благозвучное и как-то сразу запоминается. Во-вторых, хоть одну экранизацию романа видели все. Но несмотря на большой выбор фильмов, роман все таки предпочтителен, как почти любой первоисточник. Именно текст позволяет лучше проникнуться планами «злодеев» и мыслями их жертв, несет в себе дух эпохи и позволяет окунуться в давно утерянное время.

Сам роман для современного читателя необычен — он полностью состоит из писем. Писем родителей и детей, возлюбленных и любовников, соблазнителей и интриганов. От письма к письму разворачивается жизнь французской знати — от бытовых мелочей и времяпрепровождения досуга до страстей, трагедий и смерти на дуэли главного героя — виконта де Вальмона.

Что в книге цепляет сильнее всего? Конечно накал отношений между двумя циничными интриганами — виконтом де Вальмоном и, особенно, маркизой де Мертей. От письма к письму открывается насколько испорчены и порочны оба героя, циничны и полны презрения ко всем остальным. Тем не менее, в книге присутствуют подробности, которые позволяют и пожалеть этих героев, посочувствовать им, ибо не по своей воле они стали такими, а лишь отразили весь тот порок, что считался нормой во французском высшем обществе менее чем за 10 лет до Великой Французской революции.

Сюжет книги прост: когда-то виконт де Вальмон и маркиза де Мертей познакомились вследствие того, что их обоих бросили возлюбленные. Они стали любовниками, но в итоге предпочли остаться друзьями, которые ничего не скрывают друг от друга. Они обсуждают свои похождения и планы, помогают друг другу творить злодейства. Так, узнав что ее бывший любовник решил женится на молодой и богатой девушке, воспитанной в монастыре (Сесиль Воланж), Мертей делает все, чтобы лишить последнюю невинности. А Вальмон, увлеченный соблазнением молодой жены (президентша де Турвель), параллельно участвует еще в нескольких любовных приключениях. К сожалению, страсть между бывшими любовниками привела к тому, что маркиза де Мертей не простила виконту де Вальмону влюбленность в мадам де Турвель, что привело его к гибели на дуэли, а ее к позорному падению в глаза общества и банкротству. Все действие романа проистекает в течение пяти месяцев.

Книгу я считаю очень полезной для чтения всем женщинам, начиная лет с 15 (возраст Сесиль Воланж, одной из жертв интриги) и заканчивая преклонным возрастом. Дело в том, что в романе отображены основные приемы обольщения, которыми часто пользуются мужчины. Так, к примеру, Вальмон, соблазняя мадам де Турвель, в большом количестве использует лесть, чувство вины и желание женщин перевоспитывать мужчин. А в случае с Сесиль он прибегает к запугиванию, обману и использует невежество последней. Любая женщина, будь то молодая девушка, мать дочери, бабушка, должны понимать, как можно уберечь себя от манипулирования со стороны посторонних людей.

Конечно, в книге многое поражает. И не только циничность главных злодеев. В юности мне было интересно читать о их планах и о любви между Вальмоном и Турвель. Спустя годы тема Сесиль меня больше озаботила, а любовь между Турвель и Вальмоном показалась притянутой за уши. Если бы маркиза не заставила Вальмона бросить Турвель, он сам бы ее оставил не более чем через пол-года. Ее добродетель, преданность и открытость надоели бы ему, так же как надоели доступные светские дамы.

Что удивляет в истории Сесиль? Многие, и не безосновательно, считают Сесиль дурочкой, забывая, что ей всего 15! Ведь даже современные дети в этом возрасте, несмотря на огромные познания, в целом очень инфантильны, недальновидны и часто не умеют говорить «нет». Чего же мы хотим от девочки, воспитанной в духе полного подчинения воли старших? Поражает, как мать Сесиль далека от нее — Сесиль ничего не знает о своем будущем, даже о том, выходит ли она замуж или нет. В итоге она больше доверяет маркизе де Мертей, чем своей матери. Во-вторых, удивляет быстрота, с которой происходит соблазнение. Несмотря на огромное количество в доме слуг, девушка оказывается без должного присмотра.

С одной стороны, мать Сесиль очень правильная, добрая и порядочная женщина, мы это видим по ее переписке с президентшей де Турвель. С другой стороны, она не менее наивна, чем ее дочь, позволяя манипулировать собой и своим ребенком. Личина зла оказалась настолько коварна, что мать не увидела своего врага прямо «под носом». Здесь еще нужно отметить в оправдание матери, что в это время не было принято считаться с чувствами детей — их производили на свет и выгодно женили. Дети, особенно девочки, росли без родительского догляда — с кормилицами, няньками, в монастырях. Поэтому не удивительно, что нет теплоты, доверия и даже просто потребности поближе узнать друг друга между матерью и дочерью.

Мадам де Турвель тоже вызывает много удивления — наивная, молодая 22-летняя женщина, никогда видимо не знавшая иных ухажеров, кроме мужа, природно-добродетельная, вдруг полностью становится жертвой «страсти» Вальмона. Любая женщина в своей жизни хоть раз переживает страстный роман «не с тем мужчиной», но чтобы из-за этого умирать… Напыщенно и неправдоподобно, так же как и уход в монастырь Сесиль. Девушка с огромным приданным вполне может позволить купить себе и мужа, и титул, даже если она «порченный товар». Может быть поэтому почти все режиссеры оставляют героиню Сесиль на воле, выходящую замуж, причем часто еще и беременную. Не зря в предуведомлении издателя сказано:

… в наши дни мы что-то не видим девиц, которые, обладая доходом в шестьдесят тысяч ливров, уходили бы в монастырь, а также президентш, которые, будучи юными и привлекательными, умирали бы от горя.

Скорее всего Турвель была женщиной, которая никогда не страдала от страсти к чему-либо, не знала сомнений и была внутренне спокойна и безмятежна. Влияние людей типа Вальмона лишило героиню опоры, внутреннего равновесия, оказалось, что она не в силах совладать со страстями и пережить сильную боль. Но представить себе реально заболевшего и умершего от любви человека мне сложно и видимо не только мне. Может быть поэтому почти во всех экранизациях романа, Турвель либо сходит с ума и, как следствие, иногда кончает жизнь самоубийством, либо излечивается от своей страсти.

А теперь поговорим о кино. Первой экранизацией романа считается картина Роже Вадима 1959 года со звездами французского кино в главных ролях: Жерар Филип в роли Вальмона и Жанна Моро в роли Мертей. Фильм еще черно-белый, что его совсем не портит — на таком фоне очень контрастно смотрится Вальмон, весь одетый в черное и Турвель, всегда в светлых нарядах — классическая борьба добра и зла, светлого и темного начала в каждом человеке, добродетели и порока. Основное действие разворачивается на горнолыжном курорте и в Париже. Стильные прически и костюмы эпохи 50-х, живые красивые лица всех героев придают картине тот неуловимый шарм, за который мы так любим французское кино. Жанна Моро играет просто потрясающе, по сравнению с ней Жерар Филип просто мальчик, очаровательный кумир женщин, но не более. То, как меняется ее лицо от веселья к ненависти, от лицемерной улыбки к тяжелому взгляду вызывает желание смотреть только на нее.
Турвель — Анетт Вадим — вторая жена режиссера Роже Вадима, мне не понравилась. Нет, она очень красивая женщина, смотреть на нее можно бесконечно, но в итоге она ужасно надоедает своим вечно одинаковым выражением лица. Хочется уже сменить картинку. Говорят, она закатывала мужу истерику, если в сцене с ее участием было мало кадров с нею, вот видимо и переборщила…слава ББ явно не давала ей покоя.

Вторая экранизация состоялась в 1988 году — это знаменитый фильм Стивена Фрирза, который получил несколько Оскаров и других международных наград. Я считаю, что этот фильм наиболее близок к тексту романа, по крайней мере все герои говорят цитатами из романа, почти никакой «отсебятины». Фильм начинается с того, что главные герои — Мертей (Гленн Клоуз) и Вальмон (Джон Малкович) одеваются. Они как будто надевают на себя маску, которую в конце фильма с них сорвет суровая реальность — смерть и общественный позор. Многие считают, что подбор главных героев неудачен — ведь Клоуз далеко не красавица (но не для меня), а Малкович слишком брутален. Но именно такое сочетание делает интригу между героями романа особенно опасной и напряженной, а оба актера по уровню игры настолько совпадают и по силе, и по таланту, что вытянули фильм на небывалую высоту. А уж то, как Гленн Клоуз играет глазами — то пустыми и холодными, то яркими и нежными, несомненно приближает ее к романной героине ближе всех. Вся ее мимика, на таком открытом лице как будто вымерена до сантиметра, а ведь маркиза де Мертей как раз и славилась умением «держать лицо» в любой ситуации.

Отдельное спасибо режиссеру, что на роль молодых влюбленных взяли будущих звезд Голливуда — Киана Ривза и Уму Турман. Турман со своим высоким ростом и умением краснеть в кадре прекрасно передает неловкость молодой девушки, а Ривз на фоне Мертей-Клоуз смотрится просто барашком.

К сожалению это единственный фильм, где мне не нравится игра Мишель Пфайффер (Турвель). Каждый раз, когда я смотрю этот фильм, меня прямо коробит, глядя на ее попытки сыграть простую, умиротворенную и спокойную женщину, погружаемую в пучину страстей. Я обожаю эту актрису, но считаю, что здесь ее роль неудачна. (Не кидайте в меня помидорами ) Даже Турман в роли Сесиль намного убедительнее, хотя это одна из первых ее ролей в кино.

Еще одна экранизация — «Вальмон» Милоша Формана (1989 г.). Я бы назвала этот фильм водевилем по теме… Но у него множество поклонников, которые могут обидеться. Нет, это не значит, что герои постоянно танцуют и поют, но забавных и смешных моментов в фильме достаточно. А еще этот фильм о том, что Вальмона просто невозможно не любить. Перед его чарами склоняются все женщины, а он, как истинный француз, готов осчастливить каждую в меру своих способностей.

В этой экранизации мне многое нравится, хотя она очень далека от романа. Во-первых, Сесиль тут действительно Сесиль (Файруза Балк) — девочка лет 15 с большими глазами и минимумом мозгов. Во-вторых, Мег Тилли (Турвель) прекрасно играет переход от простушки, спокойной и улыбчивой, уверенной в своем выборе пути к влюбленности и всепоглощающей страсти. В третьих, конечно, костюмы, виды природы, дворцов, покоев, улиц и рынка Парижа — все очень стильно и… прилизано. Картинка приятная глазу — если в «Опасных связях» Фрирза мы видим контраст между бедностью и богатством в сцене, где Вальмон выплачивает долг за разорившуюся семью, то у Формана все прекрасно, чисто и аккуратно — золотой век, не иначе: чистые улицы Парижа, аппетитные виды рынка (сплошная санитария, ага), хорошо одетые люди, никаких нищих. Только в конце нам показывают притон и его обитателей, но чтобы туда попасть, Вальмону понадобилось долго добираться до этого места.

И еще… Все-таки от кино ждешь большего накала страстей. Мертей (Анетт Бенинг) тут, конечно, лжива и распутна, на ней прекрасно сидят костюмы, но по силе игры она далека от моего представления о героине — я не считаю, что ее улыбка по любому поводу является прикрытием страсти и всепожирающего желания власти и мести. Это скорее вымученная улыбка банкрота, человека, который не может больше никак передать свои переживания. Мертей в книге была образцом лицемерия, а здесь сразу ясно, что это за штучка — она не скрывает своего спокойного отношения ко многим отрицательным поступкам, считая их нормой для себя и остальных, при этом высказывает их не только Вальмону, как в романе, а всем окружающим и за обедом, и на пикнике.

Турвель здесь бегает за Вальмоном, ждет у него под окнами, как собачонка — для любого, кто читал роман сразу ясно, что такого поведения быть у этой героини не могло. А еще в конце она с мужем приезжает на могилу Вальмона — муж в возрасте явно простил ошибку своей молодой жены, тем более, что соперник «самоустранился». Сесиль спокойно выходит замуж, будучи беременной, а Дансени пускается «во все тяжкие». В итоге послевкусие от фильма остается не очень приятное, потому что слишком все легкомысленно, просто и без плачевных последствий для маркизы. Порока как бы нет, а есть развлечения, которые не очень хорошо закончились, но и, вроде как, ничего страшного не произошло…

Следующая экранизация «Опасных связей» режиссера Роджера Камбла переносит нас в современную Америку конца 90-х. Фильм рассчитан, в первую очередь, на молодежную аудиторию. Хотя сейчас тем, кто рос на этом фильме уже 30 лет, поэтому его можно отнести к культовым фильмам аудитории в возрастной группе от 15 до 35. Несмотря на довольно пошлые подробности, фильм снят динамично, дополнен хорошо подобранной музыкой и сильным актерским составом. Фильм настолько понравился молодежи, что на волне успеха было снято несколько картин с аналогичным названием.

Как того требует американская политкорректность, в фильме введена тема расизма и гомосексуализма. Так же фильм поднимает проблемы наркомании и ранних половых связей. Наиболее удачным считается роль Сары Мишель Геллар (Мертей), которой эта роль помогла взойти на новую ступень актерского мастерства, а не остаться навечно лишь Баффи.

Этот фильм подойдет для просмотра с детьми-подростками лет с 16, а уже потом можно рассказать и о первоисточнике, и о других экранизация. Главная идея фильма, на мой взгляд — любовь — главное в отношениях двоих и это чувство надо уметь защищать. Ну, а еще, что любой порок, любое зло обязательно станут известны и будут наказаны.

«Опасные связи» 2003 года Жозе Дайана — это мини-сериал с мировыми звездами в главных ролях. Катрин Денев — идеальная Мертей — красива и холодна. Несмотря на солидный возраст она очень гармонична в этой роли. Еще мне понравилась Розмонд, которую играла легенда кино Даниэль Дарьё. Только на них хотелось смотреть, а остальные персонажи меня раздражали. Руперт Эверетт (Вальмон) временами был хорош, но чаще казалось что ему скучно и все опостылело, никакой такой страсти я не увидела в его игре. Настасья Кински (Турвель) тоже разочаровала — иногда мне кажется, что ее приглашают на подобные роли лишь потому, что она умеет плакать в кадре. У нее уже столько отработанных приемов, что кажется смотришь постоянно один и тот же фильм с нею в главной роли. Лили Собески (Сесиль) была вялой, инертной, как кукла, а не молодая девушка. Совершенно не верилось, что она любит Дансени. «Что воля, что неволя — все одно…»

Сериал мрачный, местами затянутый — я бы первую серию вообще выкинула. Не хватает динамики, движения. Хороши только природные виды, наряды Денев и музыка.

А теперь начинается самое интересное — из Европы и Америки «Опасные связи» перебрались в азиатское кино! И что же это за кино — смотреть одно удовольствие.

Корейский фильм «Скрываемый скандал» (2003г.) мне безумно понравился. Объясню почему. Во-первых, я люблю азиатскую культуру, и мне нравится узнавать что-то новое об этом регионе. Эта картина переносит нас в Корею на 200 лет назад (всего в 20 лет разница между выходом реальной книги и историей из фильма). Во-вторых, в фильме просто потрясающая картинка — глаз было не оторвать от причесок, костюмов, макияжа героев, от мебели, еды, писем, рисунков, домов, изгородей, пейзажей и просто бытовых мелочей, которые передают ощущение полного погружения в историю Кореи. Ну, а в третьих, сценарий адаптирован под азиатские реалии — местная Сесиль должна стать очередной наложницей для мужа местной Мертей, а корейский Вальмон — вдовец, который предпочитает карьере занятия любовью и живописью. Главные герои фильма сейчас одни из самых известных и высокооплачиваемых корейских звезд, и участие в этом фильме сыграло не последнюю роль в их взлете.

Поначалу, первые 10 минут фильм смотреть тяжело — надо привыкнуть к лицам героев, не запутаться в персонажах, но потом уже глаз не оторвать от их интриг, разговоров и времяпрепровождения в необычных для нас условиях — все эти галереи, ширмы, раздвижные двери и прочее создают удивительное проникновение в прошлую эпоху. И удивляют еще и тем фактом, что в современном азиатском обществе о традициях знают не только понаслышке — многие до сих пор носят национальные костюмы и живут в таких же интерьерах, что и герои фильма.

А еще в фильме много обнаженной натуры, поэтому с детьми ее лучше не смотреть. Хотя сняты подобные сцены красиво и чувственно.

Последняя экранизация романа — 2012 год, китайско-корейский вариант. Действие фильма переносится в Шанхай 1931 года, времени оккупации Китая Японией. Эта тема несколько раз поднимается во время фильма — беспорядками на улицах, разбрасыванием листовок в театре и прочее.

Очень необычно выглядят главные героини, которые одеты либо в традиционное китайское платье, либо щеголяют в европейских нарядах. Картина привлекает гармоничной стилистикой — много теплого света, арт-деко в интерьере, сплетение Европы и Азии в каждом образе. Актерский состав тоже порадовал, хотя к Вальмону я долго присматривалась — усики меня смущали.

Вообще, что удивительно, главные герои выглядят очень органично. Мне особенно понравилось, что в обеих азиатских картинах умело поддерживается баланс между европейской историей соблазна и местными традициями. Это не просто копирование, а привнесение колоритной восточной изюминки в историю, обыгрывание ее на новом уровне. Мертей в этой картине молода и хороша собой (тут стоить помнить, что в романе Мертей скорее всего было от 30 до 40, но у азиаток кожа несколько плотнее и поэтому возрастные изменения у них происходят намного медленнее), Турвель просто бесподобна — из застывшей глыбы она превращается в чувственную женщину. А Вальмон — обаятельный ловелас.

Что сказать в целом обо всех экранизациях? Концовка у них у всех разная. Все картины объединяет одно — гибель Вальмона, а вот история его женщин заканчивается каждый раз по разному. Никогда до конца не знаешь, что с ними произойдет, поэтому конец иногда разочаровывает или удивляет.

Еще раз хочу вернуться к образу мадам де Турвель. Мне показалось, что лучше всех Турвель получилась у азиатских актрис. Видимо европейкам намного труднее скрывать свои эмоции и чувства, изображать внешнее спокойствие, отстраненность и холодность, прикрывая тот вулкан страстей, что кипит в душе. Глядя на игру китайской (Чжан Цзыи) и корейской (Чон До Ён) актрис получаешь удовольствие. Они действительно показывают, как ломается лед, как пробуждает неподвластная и неуправляемая любовь, почему-то им веришь и сочувствуешь по настоящему.

Еще мне не понравилось, что во всех европейских экранизациях мать Сесиль — госпожа де Воланж — женщина в возрасте. Но если мыслить логично, ей лет не более, чем Мертей. Лишь азиатские мамы Сесиль выглядят молодо, соответствуют, так сказать, логике истории. Ведь если мыслить, исходя из общеизвестных фактов, замуж госпожа де Воланж вышла скорее всего лет в 15 (Как собирается ее дочь — Сесиль, как вышла маркиза де Мертей). Значит и родила она с большей вероятностью до 20, а значит ей максимум лет 35. Видимо ее специально делают не слишком молодой, чтобы ее образ не отвлекал от Мертей и Сесиль, не составлял конкуренции главным героиням.

Маркиза де Мертей:

… труднее всего в любовных делах — это писать то, чего не чувствуешь. Я имею ввиду — правдоподобно писать: пользуешься ведь все одними и теми же словами, но располагаешь их не так, как следует…должного впечатления такое письмо все равно не произведет.

… старух сердить нельзя: от них зависит репутация молодых женщин.

О Сесиль и Дансени : Стыдно нам было бы не сделать с этими двумя детьми всего, что нам нужно.

Приберегите ваши советы и опасения для тех женщин, которые свое сумасбродство выдают за чувство, у которых воображение столь необузданно, что начинаешь думать, будто природа поместила им чувства в голову. Никогда ни о чем не размышляя, они смешивают любовника и любовь, в безумном своем наслаждении воображают, будто лишь тот, с кем они искали наслаждения, и есть единственный, от кого оно может исходить, и, как суеверные дикарки питают к жрецу благоговение и веру.

Я искала у самых суровых моралистов, чего они от нас требуют,и, таким образом, достоверно узнала, что можно делать, что следует думать, какой надо казаться.

Нет ничего более пошлого, чем легкомыслие по глупости, когда отдаешься, не зная как и почему, лишь потому, что тебя атакуют, а ты не умеешь обороняться. Такого рода женщины — лишь инструменты для удовольствия.

Ах, поверьте мне, виконт, когда одна женщина наносит удар в сердце другой, она редко не попадает в самое уязвимое место, и такая рана не заживает.

Виконт де Вальмон:

Соблазнить девушку, которая ничего не видела, ничего не знает, которая была бы, так сказать,выдана мне беззащитной. первые же знаки внимания опьянят ее, а любопытство завлечет, может быть, еще быстрее любви.Кто угодно преуспел бы в этом деле не хуже меня.

Будем же откровенны: в наших связях, столь же холодных, сколь и мимолетных, то, что мы именуем счастье, — всего лишь удовольствие. Я думал, что сердце мое уже увяло, и, находя в себе одну лишь чувственность, сетовал на то, что преждевременно постарел. Госпожа де Турвель возвратила мне прелестные иллюзии молодости. Подле нее мне не нужно обладания, чтобы ощущать себя счастливым.

Я просто был удивлен тем, насколько приятно делать добро, и был недалек от мысли, что заслуги людей, которые у нас именуются добродетельными, не так уж велики, как нам обычно внушают.

Рано встав, я перечел свое письмо и сразу же заметил, что плохо владею собою, проявив в нем больше пыла, чем любви, и больше досады, чем грусти.

К девочкам, которые вступают на тот путь (обольщения) из робости и отдаются по неведению, надо прибавить умничающих, которые вступают на него из самолюбия и которых тщеславие заманивает в силки.

Ибо та, кто не уважает своей матери, потеряет и всякое уважение к себе.

Нам ведь всегда говорят, что надо иметь доброе сердце, а потом запрещают следовать его велениям, когда это касается мужчины!

Она, мама, до сих пор обращается со мной, как с ребенком, и ничего мне не говорит. Когда она взяла меня из монастыря, я думала, она хочет выдать меня замуж, а теперь мне кажется, что нет.

… мне говорили, что любить кого-нибудь — дурно. но почему?… кавалер Дансени утверждает, будто ничего плохого в этом нет и что почти все люди любят… Или, может быть, это дурно только для девиц?

(О Мертей) Как все же странно, что женщина, почти мне чужая, больше заботится обо мне, чем родная мать!

Госпожа де Воланж:

Род человеческий не совершенен ни в чем — ни в дурном, ни в хорошем. негодяй может иметь свои достоинства, как и честный человек — свои слабости. Мне предоставляется, что считать это истиной тем более важно, что именно отсюда вытекает необходимость снисхождения к злым так же, как и к добрым, и что истина эта одних предохраняет от гордыни, а других — от отчаяния.

… люди могут судить о намерениях лишь по поступкам, и никто из них, потеряв уважение других людей, не имеет права жаловаться на законное недоверие, вследствие которого утраченное уважение восстанавливается с таким трудом.

Президентша де Турвель:

Есть ли что-нибудь более радостное, чем пребывать в мире с самим собою, знать лишь ясные дни, засыпать безмятежно и просыпаться без угрызения совести? То же, что вы называете счастьем, есть лишь смятение чувств, буря страстей, которая страшит, даже если ее созерцаешь с берега.

Госпожа де Розмонд:

Разве мужчина способен оценить женщину, которой он обладает?

Мужчина наслаждается счастьем, которое испытывает он сам, женщина — тем, которое дает она.

…тот, кто первым пытается обольстить сердце еще невинное и неопытное, тем самым становится первым виновником его порчи и всю жизнь несет ответственность за дальнейшие его заблуждения и грехи.

Книга «Опасные связи» Шодерло де Лакло пережила более двух столетий и продолжает волновать наших современников. Поэтому, думается, что прочитать ее, хотя бы раз в жизни, стоит каждому. А уже потом решать, какой персонаж ближе и выбирать наиболее подходящую экранизацию. Благо выбор огромен — думаю, что будущее принесет нам еще много кино-вариантов этой удивительной истории.

P.S. В статье используются картины К. Сомова и Ж. Барбье.

Предуведомление издателя

Жан-Жак Руссо. Предисловие к «Новой Элоизе»

Сдается нам также, что Автор, хотя он, казалось бы, стремится к правдоподобию, сам нарушает его, и притом весьма неуклюжим образом, из-за времени, к которому он приурочил изложенные им события. И впрямь, многим из выведенных у него действующих лиц свойственны нравы настолько дурные, что просто невозможно предположить, чтобы они были нашими современниками, жили в век торжества философии, когда распространяющееся повсюду просвещение сделало, как известно, всех мужчин столь благородными, а всех женщин столь скромными и благонравными.

Мнение наше, следовательно, таково, что, ежели события, описанные в этом Сочинении, и являются в какой-то мере истинными, они могли произойти лишь в каких-то иных местах или в иные времена, и мы строго порицаем Автора, который, видимо, поддался соблазну как можно больше заинтересовать Читателя, приблизившись к своему времени и к своей стране, и потому осмелился изобразить в наших обличьях и среди нашего быта нравы, нам до такой степени чуждые.

Во всяком случае, мы хотели бы, насколько возможно, оградить слишком доверчивого Читателя от каких-либо недоумений по этому поводу и потому подкрепляем свою точку зрения соображением, которое высказываем тем смелее, что оно кажется нам совершенно бесспорным и неопровержимым: несомненно, одни и те же причины должны приводить к одним и тем же следствиям, а между тем в наши дни мы что-то не видим, девиц, которые, обладая доходом в шестьдесят тысяч ливров, уходили бы в монастырь, а также президентш, которые, будучи юными и привлекательными, умирали бы от горя.

Предисловие редактора

Это Сочинение, или, вернее, это Собрание писем, Читатели, возможно, найдут слишком обширным, а между тем оно содержит лишь незначительную часть той переписки, из которой оно нами извлечено. Лица, которым она досталась, пожелали опубликовать ее и поручили мне подготовить письма к изданию, я же в качестве вознаграждения за свой труд попросил лишь разрешения изъять все то, что представлялось мне излишним, и постарался сохранить только письма, показавшиеся мне совершенно необходимыми либо для понимания событий, либо для развития характеров. Если к этой несложной работе прибавить размещение избранных мною писем в определенном порядке - а порядок этот был почти всегда хронологический - и еще составление немногих кратких примечаний, большей частью касающихся источников тех или иных цитат или обоснования допущенных мною сокращений, то к этому и сведется все мое участие в данном Сочинении. Никаких иных обязанностей я на себя не принимал.

Предлагал я сделать ряд более существенных изменений, позаботиться о чистоте языка и стиля, далеко не всегда безупречных. Добивался также права сократить некоторые чересчур длинные письма - среди них есть и такие, где говорится без всякой связи и почти без перехода о вещах, никак друг с другом не вяжущихся. Этой работы, согласия на которую я не получил, было бы, разумеется, недостаточно, чтобы придать Произведению подлинную ценность, но она, во всяком случае, избавила бы Книгу от некоторых недостатков.

Мне возразили, что желательно было обнародовать самые письма, а не какое-то Произведение, по ним составленное, и что, если бы восемь или десять человек, принимавших участие в данной переписке, изъяснялись одинаково чистым языком, это противоречило бы и правдоподобию и истине. Я, со своей стороны, заметил, что до этого весьма далеко и что, напротив, ни один автор данных писем не избегает грубых, напрашивающихся на критику ошибок, но на это мне отвечали, что всякий рассудительный Читатель и не может не ждать ошибок в собрании писем частных лиц, если даже среди опубликованных доныне писем различных весьма уважаемых авторов, в том числе и некоторых академиков, нет ни одного вполне безупречного по языку. Доводы эти меня не убедили, - я полагал, как и сейчас еще полагаю, что приводить их гораздо легче, чем с ними соглашаться. Но здесь я не был хозяином и потому подчинился, оставив за собою право протестовать и заявить, что держусь противоположного мнения. Сейчас я это и делаю.

Что же касается возможных достоинств данного Произведения, то, пожалуй, по этому вопросу мне высказываться не следует, ибо мое мнение не должно и не может иметь влияния на кого бы то ни было. Впрочем, те, кто, приступая к чтению, любит знать хотя бы приблизительно, на что им рассчитывать, те, повторяю, пусть читают мое предисловие дальше. Всем прочим лучше сразу же перейти к самому Произведению: им вполне достаточно и того, что я пока сказал.

Должен прежде всего добавить, что, если - охотно в этом признаюсь - у меня имелось желание опубликовать данные письма, я все же весьма далек от каких-либо надежд на успех. И да не примут этого искреннего моего признания за Наигранную скромность Автора. Ибо заявляю столь же искренне, что, если бы это Собрание писем не было, на мой взгляд, достойным предстать перед читающей Публикой, я бы не стал им заниматься. Попытаемся разъяснить это кажущееся противоречие.

Недостатки эти отчасти, быть может, искупаются одним достоинством, свойственным самой сущности данного Произведения, а именно, разнообразием стилей - качеством, которого Писателю редко случается достигнуть, но которое здесь возникает как бы само собой и, во всяком случае, спасает от скуки однообразия. Кое-кто, пожалуй, оценит и довольно большое количество наблюдений, рассеянных в этих письмах, наблюдений, либо совсем новых, либо малоизвестных. Вот, полагаю, и все удовольствие, какое от них можно получить, даже судя о них с величайшей снисходительностью.