Кто такие дети мигранты в школе. Россия превращается в роддом для гастарбайтеров. Звонок из «КП»

По разным оценкам, школы российских мегаполисов на 30-50 процентов состоят из детей мигрантов.

Эти дети почти не знают русского языка, трудно налаживают контакт с местными одноклассниками, плохо интегрируются в новую социокультурную среду. Но крупные города продолжают испытывать наплыв переселенцев, и число иностранных учащихся в российских школах год от года растет. Легко ли учить в одном классе детей, неодинаково владеющих русским языком и по-разному воспринимающих мир? Совместное обучение на пользу и тем и другим? Об этом - репортаж специального корреспондента "РГ" из средней школы N 50 Екатеринбурга.

В районе вокзала и рынка

"Сразу хочу заметить, - говорит Оксана Рожкова, директор 50-й, - школа у нас не элитная". Да уж... Вокзал и вещевой рынок "Таганский ряд" - близостью школы к этим двум объектам не сказать чтоб уж очень культурного назначения формируется значительный контингент ее учащихся. Это дети мигрантов. "Все приезжие, - объясняет Рожкова, - обычно останавливаются в Железнодорожном районе. Большинство из них торгуют на рынке, он в четырех трамвайных остановках от нас".

В школе 900 учеников. По словам директора, 40 процентов из них "не нашей национальности": украинцы, изиды, армяне, азербайджанцы, таджики, киргизы; был даже вьетнамец - выпустился в прошлом году. Чьи-то родители уже получили российское гражданство, это те, кого прибило к уральскому берегу первой волной миграции, вызванной распадом СССР. У кого-то, кто приехал сюда в 90-е годы, к нынешним дням появились свои квартиры. Стали россиянами и некоторые старшеклассники.

Коренные уральцы в 50-й школе пока все же преобладают.

Это дети железнодорожников, заводских рабочих, - говорит директор. - Можно сказать, у нас школа рабочей слободы.

Вы имеете право кому-то отказать в приеме?

Нет, я обязана принять в школу любого ребенка, живущего в нашем районе на определенных улицах. Я только интересуюсь гражданством. Если российское гражданство отсутствует, проверяю регистрацию.

Школа как школа. На стене в коридоре "Экран соревнований. Итоги второй четверти". На первом этаже у входа в раздевалку: "Уважаемые ученики! Ценные вещи (деньги, телефоны и т.д.) в карманах не оставляйте". В фойе первого этажа - выставка портретного рисунка "Любимые бабушки и дедушки". Под портретами - кто рисовал: "Брежнев Владислав, 4-в; Садыкова Улькар, 4-а; Губкина Юля, 3-г; Кожалиева Карина, 4-д..." Чередование разнонациональных имен и фамилий на такой выставке или в классном журнале было школьной рутиной в советские времена. А сегодня это новая реальность. Вроде бы все то же самое, только Садыкова Улькар и Кожалиева Карина, что учатся в одной школе с Брежневым Владиславом и Губкиной Юлей, теперь инофоны.

Инофоны

"Инофоны" - так учителя между собой называют школьников, чья родина Таджикистан, Киргизия, Армения, Грузия... "Инофоны, - говорит Оксана Рожкова, - это те, для кого русский язык не родной. А кто плохо понимает по-русски, тот нередко отстает и по другим предметам". Дело, конечно, не только в языке. Толковый словарь объясняет значение слова "инофон" более объемно. Это "носитель иностранного языка и соответствующей картины мира". Последнее, пожалуй, поважней. Религиозные устои, национальный менталитет, культурный и бытовой уклад - все это дети мигрантов приносят с собой на занятия. Им трудно. Некоторые лишь недавно в буквальном смысле спустились с гор.

Собирательный портрет ученика-инофона легко составить по некоторым биографиям.

Аня Армлик. Армянка. Жила с родителями в одном из сел Грузии. Семья переехала в Екатеринбург, когда Ане было два года. За год до поступления в школу ей и ее брату нанимали репетитора по русскому языку. Сейчас Аня заканчивает 11-й класс, собирается поступать в Уральский федеральный университет на экономический. Вся семья уже имеет российское гражданство и квартиру в Екатеринбурге.

Наджибулло Бобиев. Таджик. Приехал из Таджикистана. Ему 14 лет, но учится он в 4-м классе, куда его определили после тестирования. У себя на родине Наджибулло в школу не ходил.

Ты сейчас хорошо понимаешь по-русски?

Чуть-чуть есть проблемы.

Папа где работает?

На рынке.

Ирода Хашимова. Узбечка. Родилась в Киргизии. Ей 10 лет, учится в 4-м классе. Родители торгуют на рынке.

Когда мы в Киргизии жили, я училась во втором классе. А здесь меня взяли в первый. Я немножко плоховато учусь.

Какие предметы сложные?

Русский трудней дается. И еще математика. По русскому я хожу на дополнительные занятия.

Моноэтнические сообщества, когда таджики общаются только с таджиками, киргизы - с киргизами, а русские держатся своей компанией, - на взгляд Оксаны Рожковой, в школе не возникают - все дружат со всеми. "Конфликты, конечно, случаются, - говорит она, - но чтобы на национальной почве - такого я не припомню. Хотя мальчики и девочки из Грузии и Армении считают себя ну как бы европейцами, что ли, в сравнении с ребятами из Средней Азии".

А социальное расслоение? Оно есть, признает директор. В 50-й учатся дети из семей разного достатка. Но водораздел проходит не по национальности. "Нельзя сказать, что дети азербайджанцев обеспечены лучше, чем дети, допустим, таджиков, - говорит Рожкова. - У нас учится Оксана Цой. Ее папа кореец, гражданин Китая. У него крупный бизнес. Но я никогда не видела, чтобы Оксана показала, что она выше остальных: скромная, незаносчивая, дружит с киргизкой, чья мама работает в пекарне, печет булочки и достаток имеет такой, чтоб только отдать за квартиру и дотянуть до следующей зарплаты".

Петр и Мразик

Идет урок. В этот раз в классе только инофоны. Учительница дает задание:

А ну-ка назовите мне славянские имена.

Руки поднимают чуть ли не поголовно:

Правильно.

Отлично.

Петя и Петр - одно и то же...

Татьяна Чуйко преподает русский язык и литературу в 5-11 классах.

Со славянскими именами, - говорит она, - уже более или менее разобрались. Но им подчас трудно со своими именами разобраться. Ребенка зовут Мразик. Национальность - езид. Он пришел в пятый класс. Учительница говорит: ребята, сегодня мы будем надписывать тетрадки. Писать надо по-взрослому: не Петя, а Петр, не Маша, а Мария. Он спрашивает: а мне как? А ты так и пиши - Мразик.

С этими именами, говорит Чуйко, вечно что-нибудь приключается. Вспоминает случай, произошедший в одной из школ. Уверяет, что случай реальный, хотя очень похоже на анекдот:

В первый класс пришел мальчик по имени Мухаюб. Ну, понятное дело, дети стали звать его через "е". Мальчик по малолетству совершенно не понимал, что его обзывают. К третьему классу до него стало доходить, что что-то здесь не так. В конце концов папа этого мальчика пришел в школу выразить свое недовольство. А в тот день учительница, которая вела этот класс, заболела, и ее заменяла другая. И вот он говорит: мне кажется, что моего сына дразнят, а у нас, между прочим, его имя означает "властелин гор". Она ему: да что вы выдумываете, никто вашего Мухаеба не дразнит.

Мальчика зовут Амлет, - рассказывает Чуйко. - Я говорю родителям: надо что-то придумать, а то будут ребенка омлетом звать, у нас блюдо такое есть. Мы стараемся тактично объяснять эти вещи.

"Фасол" пишется с мягким знаком, а "вилька" - без мягкого

В 50-й школе не создают коррекционных классов для инофонов: у приезжих детей, как правило, нет проблем с развитием. Им только требуется преодолеть языковой барьер. Для этого существует специальный курс. Он читается на всех ступенях обучения, в том числе на последней, поскольку выпускникам предстоит сдавать ЕГЭ. Так называемая "компенсация" идет в начальной школе. Дальше - основы грамматики, спряжения, склонения. Это не значит, что без должного знания русского языка инофон встанет в полный тупик перед физикой и математикой.

Такого ребенка, чтобы вообще не понимал по-русски, - говорит Чуйко, - я у нас еще не встречала. Обычно советуют детям-инофонам: разговаривайте дома на русском. А мы, наоборот, иной раз говорим ученику: ты уж дома на русском не разговаривай. Потому что там русский бывает намного хуже, чем когда ребенок с одноклассниками общается.

Стараясь выбраться из непролазной чащобы склонений, спряжений, падежных окончаний, инофоны в какой-то момент, упреждая реакцию одноклассников (а те, как известно, не знают пощады), начинают сами посмеиваться над своими речевыми ошибками, проникаются самоиронией. Чем в учебных целях с удовольствием пользуются учителя.

Я говорю им, - делится Чуйко педагогическим опытом, - запомните: "фасол" пишется с мягким знаком, а "вилька" - без мягкого. Хохочут. Потому что уже понимают.

Все, с кем пришлось беседовать, отмечают: ученики-инофоны более мотивированы. Например, на бесплатные консультации по предметам ЕГЭ ходят именно они, остальные ленятся. Та же мотивация и у родителей-инофонов. Они хотят дать своим детям образование - то, какое, возможно, сами не получили на своей родине. С первого дня пребывания в русской школе дети мигрантов берут прицел на вуз. И многие поступают. Причем на бюджетные места.

Что говорят родители

Дана Мурзакулова приехала в Екатеринбург из Киргизии. Она бухгалтер. У нее в этой школе учится сын Абдусамат, первоклассник. Еще есть двойня, девочки, Айдай и Адинай. Ходят в детский сад. "Их тоже, когда подрастут, отдадим в эту школу", - говорит Дана. А у Марифат Одильбековой в 50-й учится восьмилетняя дочка. "Мы раньше в селе Хорог жили, это Таджикистан, - рассказывает Марифат. - А в девяносто четвертом году мой муж сюда на заработки приехал. Потом и я, только сильно позднее - в две тыщи шестом. Дочка уже здесь родилась. Во второй класс ходит. Что с ней вместе русские дети учатся, ну и там разных других национальностей, так это хорошо, я считаю".

Родители учеников-инофонов относятся к школе очень ответственно, чтобы не сказать трепетно. На родительские собрания женщины приходят принаряженные, как на праздник, чуть-чуть взволнованные, внимают каждому слову классной руководительницы, в пререкания с учительским персоналом не вступают. Мужчины реже в школу наведываются, но, придя, оставляют номер мобильного и обещают, если что, быть здесь по первому зову.

В том, что их дети учатся в многонациональных классах, родители-инофоны видят одни только плюсы. Как относятся к таким классам родители русских детей - этого они, скорее всего, публично не скажут, а если скажут, то едва ли будут до конца откровенны. Рады таким одноклассникам отпрыска далеко не все. Но делиться своим недовольством представители коренного большинства готовы только на условиях анонимности. Вот рассказ матери, чья дочь-восьмиклассница учится в государственном муниципальном лицее, расположенном в одном из престижных районов Екатеринбурга:

Я как мать против совместного обучения. Я сознательно выбирала квартиру в определенном районе с привязкой к определенной школе. Я хочу, чтобы мой ребенок получил качественное образование. Лет пять назад мигранты в принципе не могли отдать детей в лицей, потому что были входные тесты, для их детей абсолютно непреодолимые. Сейчас для первоклашек тесты запрещены. Берут всех по прописке. Я задаю вопрос директору: вы зачем их берете? Вы же понимаете, что процентов на девяносто эти дети не владеют русским языком даже на бытовом уровне. У нас в классе пять таких детей - киргизка, три азербайджанца и таджик. Кто-то из них вообще по-русски не говорит, кто-то - через пень-колоду. Причем не только дети по-русски не говорят, но и родители. Они на родительских собраниях не понимают, чего требует педагог. Они не могут выполнить вместе с ребенком домашнее задание. А программа сейчас усложненная. Особенно в лицеях и гимназиях. Там, например, технику чтения проверяют. Наши дети в первом классе читали в среднем пятьдесят слов в минуту. Не наши - шесть слов. Уровень восприятия информации у приезжих детей очень низкий. Учительница вынуждена останавливаться, повторять одно и то же по двадцать пять раз. Ей приходится уделять внимание организационным вопросам, дисциплине... Наши дети скучают, сходят с ума от непродуктивного пребывания на уроке. К тому же это менее конкурентная среда. Когда вокруг тебя товарищи, которые ни бэ ни мэ, к чему стремиться? Ты на их фоне просто супер. И пятерки получать очень легко. Я задаю вопрос директору: почему вы их не соберете в один класс? Директор говорит: если я соберу их в один класс, это будет гетто, они никогда не выучат русский язык, они будут общаться только между собой, а так они быстрее адаптируются. Я же считаю, что необходимы какие-то подготовительные этапы, скажем, курсы языковые. В первый класс они должны прийти с тем же базовым уровнем языка, бытового хотя бы, которым владеют русские дети.

Ваш район элитный?

Считается, престижный район.

Вы хотите, чтобы контингент учащихся в лицее был таким же социально однородным, как контингент их родителей?

Да, я этого хочу.

Но это тоже гетто, только другого качества.

Ну, что делать, мы живем в обществе, где, к сожалению или к счастью, не все равны. Поймите, к многонациональному составу класса я отношусь спокойно. Но я хочу, чтобы мой ребенок в школе нормально развивался. Чтобы он получил там определенный уровень образования и культуры.

Дети мигрантов мешают этому?

На мой взгляд, мешают. Одна моя знакомая живет как раз в том самом Железнодорожном районе, где школы буквально набиты детьми мигрантов. А у нее дочка в этом году в первый класс пойдет. Так мать добыла себе прописку в другом районе, чтобы отдать ребенка в лицей или гимназию.

По данным соцопросов, 37 процентов московских школьников негативно относятся к приезжим одноклассникам. Родителей, не одобряющих смешанные классы в столичных школах, еще больше. И так во всех мегаполисах.

Неприятие частью российского общества Махмуда и Гаяне в качестве одноклассников Вани и Маши проще всего объяснить ксенофобией. Но не всегда ксенофобия основана на слепых предрассудках. Иногда она имеет реальные источники, в данном случае - сложный клубок проблем, сопутствующих обучению детей-инофонов в русских школах. Ректор Московского государственного педагогического университета (МГПУ) Алексей Семенов считает, что в регионах с высокой концентрацией мигрантов необходимо принять законы, согласно которым гастарбайтер должен обеспечить своему ребенку хотя бы элементарное знание русского языка, а работодатель обязан оплатить обучение. В Европе этот вопрос ставят подчас еще жестче. В германской Баварии депутаты парламентской фракции социал-демократов предложили запрещать детям мигрантов посещать занятия в школе до тех пор, пока они не выучат немецкий язык.

В конце января в Екатеринбурге прошел семинар "Радикальные проявления ксенофобии и противодействие им". Директора 50-й школы Оксану Рожкову на этот семинар не пригласили. Хотя ей было что сказать. Ну то, например, что противодействие ксенофобии в любых ее проявлениях, и радикальных в том числе, должно начинаться со школы. И что один из способов воспитания толерантности - общая парта.

Ситуация критическая, говорят некоторые. Треть мигрантов в школах Санкт-Петербурга не знают русского языка (согласно исследованиям профессора РГПУ имени Герцена Ирины Лысаковой , проведенном в нулевые годы). Сейчас число детей, не говорящих по-русски, уже гораздо больше – так считают многие. Учителя не справляются. Уровень образования падает. Родители бегут из «мигрантских» школ, и из «мигрантских» районов… Но так ли это?

Это – всего лишь предположения, слова или частный локальный опыт. Но это слова, которые при частом пересказывании обретают всеобщность и достоверность мифа. И эти мифы кажутся реальнее самой реальности.

«Раньше эти люди назывались лимитчики»

Научно-учебная лаборатория социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) при поддержке Центра фундаментальных исследований НИУ-ВШЭ провела большое четырехлетнее исследование ситуации в школах Петербурга и Московской области. В нем приняли участие 704 школы и 7300 учеников, 20 ПТУ и 800 их учащихся в Петербурге, 50 школ, 860 учителей и 3400 учеников в Подмосковье. И — 650 детей-мигрантов, неграждан России…

Потому что именно о них ученые хотели узнать правду.

Петербург не случайно оказался в эпицентре исследования: Северная Пальмира — столица современной миграции.

По оценкам Комитета по образованию правительства Петербурга, половина первоклассников города – дети мигрантов. В каждом районе Петербурга есть хотя бы одна школа, в которой этих учеников более 25%.

Их родители считают родными 44 языка. Чаще всего они говорят на азербайджанском, армянском, украинском, грузинском, узбекском, таджикском, белорусском, лезгинском, киргизском, татарском, осетинском, аварском, молдавском, казахском…

Впрочем, иноязычные дети в школах – это не российский феномен. Немецкий исследователь образования Райнер Леманн указывал, что уже в нулевые годы в 12% школ Германии более половины учеников происходили из приехавших в Германию семей, а дети-мигранты в возрасте до пяти лет составляли более 60% всех будущих первоклассников в Нюрнберге (67%), Франкфурте (65%) Дюссельдорфе и Штутгарте (64%).

После волны миграции с Ближнего востока, хлынувшего в Германию в 2015 году, этот процент должен увеличиться в полтора-два раза!

На Западе мигрантом первого поколения считается тот, кто родился на территории принявшей его страны. Мигрант второго поколения – тот, у кого хотя бы один из родителей родился за пределами этой страны. Это определение не работает в России: большинство мигрантов, с которыми мы сталкиваемся, родились в общей для нас стране – СССР.

«Дети из Украины… я их даже не считаю мигрантами, – задумчиво говорит директор одной из петербургских школ. – Мигранты – когда они чем-то от других детей отличаются. А если все дети одинаковые… язык такой ребенок знает, культуру знает, нравы знает… ну это какой же мигрант?»

Одноклассники тоже не рассматривают этих детей как «заметное меньшинство» («visible minority») – так в терминах социологии маркируются чужаки. К «заметным меньшинствам», как выяснили социологи, петербургские школьники относят приезжих из Средней Азии и Закавказья (Азербайджан, Армения, Грузия) и… из республик Северного Кавказа (несмотря на то, что все эти дети и являются гражданами России). В этом заключается российский парадокс.

И еще один парадокс

Первый вопрос, который петербургские родители задают администрациям школ на дне открытых дверей, звучит так: сколько у вас «ЭТИХ»? Ну, которые не говорят по-русски?.. Услышав ответ, поворачиваются к дверям и отправляются на поиск школы, где мигрантов поменьше. Вместе с ними принимаются искать «самую русскую в районе школу» и «понаехавшие» родители.

«Мы приехали в Россию, чтобы здесь жить, – объяснили они социологам, – и наши дети должны изучать русский язык и учиться вместе с русскими сверстниками».

Родители с Кавказа, надо сказать, проявляют в поисках «самой русской школы» больше упорства. Россияне сдаются быстрее и ведут своего ребенка к ближайшему школьному крыльцу. Неважно, сколько в школе мигрантов – только бы она подходила им по другим показателям (учителя, кружки и секции и п. т.).

Жалоба «Понаехали тут всякие…» в реальности на образовательную стратегию российских семей пока серьезно не влияет.

Мрачный окраинный район…

Вот как выглядит одна из петербургских школ, принимающая детей-мигрантов.

«Мрачный окраинный район, много заколоченных домов, – рассказывает один из исследователей. – А школа – хорошая, живая. На доске объявлений мы увидели фотографию молоденькой учительницы с пояснением: она после окончания вуза вернулась преподавать в родную школу. А это, на мой взгляд, показатель того, что в школе – уютная, комфортная атмосфера.

Учителя – люди активные, увлеченные своим делом. Родители ходят на все родительские собрания. Ученики, вопреки нашим ожиданиям, выглядят хорошо: вежливые, опрятные… Директор школы, в которой учатся дети-мигранты из заколоченных домов, говорит: «Мы всегда учили такой контингент. Просто раньше эти люди назывались – лимитчики. Теперь называются – мигранты».

Самое важное – кто будет вашим соседом по лестничной клетке

Москва, ВДНХ, фонтан «Дружба народов». Фото: с сайта academic.ru

Западные социологи признают, что попытки интегрировать в социум толпы приезжих часто оказываются провальными. Американские социологи Алехандро Портес и Минь Жу даже выдвинули теорию «сегментной ассимиляции»: она основана на косвенном признании того, что мигранты вообще не могут ассимилироваться в принимающее их общество. Эти люди готовы приспособиться разве что к маленькому сегменту нового социума: наладить контакты с кем-то на лестничной клетке и – перенять привычки и взгляды на жизнь своего соседа.

Проблема, следовательно, не в том, как работают государственные интеграционные программы, а в том, кто окажется твоим соседом по лестничной клетке!

Россия счастливее своих западных соседей. Даже если сегодня в школе половина первоклассников не говорит по-русски, в нашей стране не знают феномена, который социологи называют «последствиями недобровольной миграции». Речь идет о детях, чьих предков когда-то насильно привезли в страну.

Историческая память каждой семьи значит очень много. Она подталкивает детей не принимать нормы того общества, которое жестоко обошлось с их предками. Такие дети формируют свою культуру, которую исследователи давно уже назвали «антишкольной». Базируется она на презрении к стране проживания, к ее законам, к тем, кто их учит в школе и – особенно к тем сверстникам, которые прилежно и хорошо учится.

Классический пример – корейцы, насильно завезенные на работы в Японию во время Второй мировой войны.

«Сегодня в Японии о потомках этих недобровольных мигрантов бытует примерно такое же мнение, как об пуэрториканцах в Америке, – рассказывает руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) Даниил Александров . – Корейские дети не хотят учиться, собираются в банды, а корейские кварталы в японских городах считаются самыми опасными. Зато в США, куда корейцы приезжают как добровольные мигранты, они являют собой пример одной из самых успешных этнических групп: легко ассимилируются в американское общество, являются прилежными учениками в школе и в вузе, делают прекрасные карьеры».

В США есть свои недобровольные мигранты, – потомки африканских рабов, привезенных в США. Они живут в стране много поколений, но так и остались мигрантами, не принимающими ее культуры. Эти подростки даже в школе отвергают ценности образования и относятся к отличникам как к маргиналам. На школы, где таких детей – большинство, власти давно уже махнули рукой.

Национальность не влияет на дружбу

Учитывая этот печальный опыт, исследователи из лаборатория социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) задались вопросом: как дети-мигранты относятся к учителям и сверстникам? Бойкотируют ли россияне своих сверстников из семей мигрантов? Есть ли в петербургских школах сегрегация по этническому признаку?

Был применен необычный социологический метод – сетевой анализ (Social Network Analysis). Каждый ребенок из 419 классов в 104 школах Петербурга называл в анкете своих друзей, приятелей и тех, с кем он просто общается в классе. Его ответы проверялись по анкетам его одноклассников. Затем ученые расчертили схему сети взаимоотношений всех учеников и составили полные карты общения для всех классов.

Среди участников опроса были украинцы и белорусы (22, 4%) азербайджанцы (9,1%), армяне (13, 1%), народы Средней Азии (10,3%) и Северного Кавказа (8, 5%), грузины (6%), другие народы (финны, немцы, эстонцы, литовцы, латыши, буряты, калмыки, китайцы, корейцы)– 0,7%. Еще 8,5% детей происходили из смешанных семей (например, украино-молдавских).

Выяснилось, что национальность учеников не влияет на отношение к ним в классе. Россияне (этническое большинство) при выборе школьных друзей не обращают внимания, откуда приехали их одноклассники и кто они по национальности.

Кстати, 20% среди детей этнического большинства сами оказались внутренними мигрантами (то есть приехали в Петербург из других регионов России).

«Русские дети в исследованных нами школах дружат со всеми: они не выбирают себе друзей по этническому принципу. И это нас порадовало, – рассказал руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) Даниил Александров – Такая ситуация складывается, если в каждом классе насчитывается примерно по 8 иноязычных детей.

Если же в классе 1 или 2 иноязычных ребенка, то картина – иная: возникают мигрантские коалиции, противостоящие остальному классу.

Например, для меня было полной неожиданностью, что, оказавшись в русскоязычном классе, подружились армянин и азербайджанец. Не то что бы это невозможно, но – нетривиально. Более того – у этих ребят возникла самая искренняя и нежная дружба. Мотив оказался таков: «мы оба с Кавказа, а все кавказцы дружат». Если вместе с русскими в одном классе учатся узбек и азербайджанец, они объединяются, говоря: «мы – мусульмане, у нас свои обычаи, мы не похожи на русских».

Иноязычные дети находят способ консолидироваться, даже если для этого нужно присвоить себе новую идентичность.

23, 6% детей из семей, говорящих на азербайджанском, армянском, грузинском, кабардинском, лезгинском, таджикском, узбекском, киргизском языках, называли себя в анкетах русскими! Социологи предположили, что слово «русский» служит для них синонимом понятия «гражданин России».

Как учеба?

Петербургских социологов волновало, как относятся дети-мигранты к учебе? Какова норма иноязычных детей в классе? Не станут ли они со временем, подобно чернокожим ученикам в школах США, питательной средой для разрушительной «атнишкольной культуры»?

Ученикам из 598 школ Санкт-Петербурга в возрасте от 14 до 16 лет раздали анкеты, где отношение к учебе было измерено серией из десяти вопросов («Учеба в школе – это напрасная трата времени»; «Можно достичь успеха в жизни, даже если плохо учишься», «Я готов ездить в школу далеко от дома, лишь бы она была хорошая» и т.д.).

И вот еще одно открытие: мотивация к учебе у детей-мигрантов значительно выше, чем у их одноклассников.

Они считают ценностью хорошее образование.

Рухнул миф и о том, что мигранты учатся плохо. Оказалось, все дети, родившиеся в Петербурге, учатся ОДИНАКОВО (в зависимости от своих способностей, мотивации и пр.), но независимо от их этнического происхождения. Даже среди учеников гимназий и лицеев с высокими академическими требованиями социологам не удалось обнаружить статистически значимых различий между успеваемостью детей-мигрантов и большинством их одноклассников.

Важно подчеркнуть: речь идет о детях-мигрантах, родившихся в Петербурге.

У тех, кто приехал в Россию в школьном возрасте (после 7 лет) успеваемость хуже. Просто эти дети (26,7% от всех детей-мигрантов Петербурга, участвовавших в исследовании) хуже владеют русским языком.

Именно с ними и должны усиленно работать школьные учителя.

«Педагогические коллективы этих школах знают, что такое работа с логопедом и не боятся дополнительных занятий по русскому языку, – рассказывает Даниил Александров. – Такие занятия становятся огромной нагрузкой для учителей. Но в школе на это идут: ведь овладение русским языком является ключевым для обучения детей-мигрантов».

Говорите с мамой по-русски!

«Большинство родителей-мигрантов признают авторитет школы.

Более того – по ряду пунктов школа для них – это ключевой институт адаптации в обществе, – говорит руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербурга). – Школа – это социальное российское пространство, с которым родители-мигранты сталкиваются ближе всего. Ее требования к поведению, одежде, питанию детей для них являются образцовыми и непререкаемыми.

Интересно, что в азербайджанской культуре, где женщины живут в семье, а мужчины общаются с внешним миром, (если предстоит серьезный разговор с директором школы – придет отец, а если вызывает на беседу учительница, то – мать), школа оказывается единственным местом, куда азербайджанская женщина может устроиться на работу: например, уборщицей или гардеробщицей.

Мужья никогда не отпустили бы своих жен работать. Но выполнять какие-то обязанности в школе, где учатся их дети, – другое дело.

Многие родители пытаются выучить русский язык именно через школу. Иногда посредниками становятся их собственные дети, приносящие язык из школы в семью».

Сегодня ученики-мусульмане могут питаться халяльной пищей далеко не в каждой школьной столовой, а девочкам запрещено надевать на занятия исламскую одежду. Однако в Петербурге родители-мигранты принимают эти ограничения и признают их легитимными.

«В семье обязательно должен быть полицейский»

О чем мечтают дети-мигранты в петербургских школах?

72% из них ответили социологам, что намерены учиться в вузах. Либо – на врача, либо – на полицейского.

«Мальчики – особенно азербайджанские – ответили: мы пойдем либо в Полицейский колледж в Петербурге, либо в академию ФСБ, – сказал Даниил Александров. – Дети, чьи родители ведут мелкий бизнес на рынке, знают: полиция – это фактор угрозы, а значит, в семье очень важно иметь полицейского».

И кто тут понаехал?

Следует добавить: дети-мигранты – благо для любой школы. В нулевые годы (когда Россия, казалось, уже никогда не выползет из демографической ямы) именно эти дети спасли многие петербургские школы от закрытия.

«В условиях нормативно-подушевого финансирования дети-мигранты для школ рабочих районов – спасение, – отмечают эксперты. – За каждым ребенком должны приходить деньги на его обучение. Чем больше детей – тем лучше финансовое положение школы, тем больше свободы она может себе позволить. Поэтому сегодня в разных городах школьные администрации сознательно начинают набирать именно этот контингент детей. Некоторые петербургские школы даже стараются закрепиться в статусе экспериментальной площадки по обучению мигрантов».

Петербургские учителя бурно возмущаются, говоря о приезжих-мигрантах, но… очень любят своих учеников, не знающих русского языка. Их хвалят за стремление учиться, послушание, уважение к школе.

«Мы выяснили поразительный факт. Со стороны учителей проявляется амбивалентное отношение к миграции вообще и к этим ребятам в частности, – признал, завершая свой доклад на семинаре НИУ-ВШЭ, Даниил Александров. – Когда разговариваешь с учителями о проблемах миграции, педагоги дружно выражают свое возмущение: «Понаехали тут всякие!»… Через некоторое время задаешь педагогам вопросы о конкретном классе, об их учениках из семей мигрантов. И учителя – в полном восторге. «Такие хорошие дети, – повторяют педагоги, – и всегда такие чистенькие, хотят учиться, уважают учителей. А какие хорошие родители: всегда приходят, когда вызываешь их в школу!».

…Одним словом, трудные, но благодарные ученики, хорошие дети, хорошие семьи… Но стоит выйти за школьный порог, как тот же учитель начинает возмущаться: «Понаехали тут, а?..».

Специально для Демоскопа

1. Миграция с детьми

Больше половины трудовых мигрантов обоего пола (около 60%), опрошенных в ходе многочисленных исследований ЦМИ, обладают семейным статусом (состоят в официальном или неофициальном браке); от 40 до 45% - имеют детей до 16 лет.

Сохранение тесных семейных связей, поддержка друг друга в семье – важный фактор снижения стресса от миграции, пусть даже и временной, в чужую страну. С этой точки зрения, оптимальной является миграция вместе с семьей. Но на практике, осуществить это удается далеко не всегда - в целом лишь чуть больше половины семейных выезжают на заработки в Россию вместе со своей второй половиной (57%), причем значительно чаще это делают женщины – около 75-80% против 35-40% мужчин.

Еще реже трудовая миграция осуществляется вместе с детьми - в целом около трети мигрантов, имеющих детей до 16 лет, берут их с собой (в среднем, это 15-16% от всех трудовых мигрантов, приезжающих в Россию). К примеру, в таблице 1 приведены результаты опроса 1500 женщин - трудовых мигрантов из СНГ в России.

Таблица 1. Где в настоящее время находятся Ваши дети?
Доля ответивших женщин с детьми до 16 лет, в %

* Такой вариант ответа выбрали женщины, родившие детей уже в России

Стратегия миграции с детьми зависит от целого набора факторов. В первую очередь, от участия в миграции мужа/жены: 84% от всех взявших с собой детей приехали в Россию со своей второй половиной. Среди других факторов, влияющих на решение мигрировать с детьми или без, можно назвать:

• тип населенного пункта, откуда родом мигранты: чаще оставляют детей дома жители сельской местности;
• уровень образования: чем он выше, тем чаще мигранты берут всех детей с собой;
• страна проживания мигрантов: выходцы из Центральной Азии чаще оставляют детей дома, чем берут с собой; выходцы из Закавказья – Армении и Азербайджана, наоборот, предпочитают брать детей с собой;
• материальное положение семей, хотя влияние этого фактора относительно небольшое, разве что крайняя степень бедности – «денег не хватает даже на самое необходимое» - чаще заставляет отказываться от поездки с детьми;
• продолжительность поездок на заработки: отношение к миграции с детьми кардинально меняется в случае постоянного проживания, без выезда домой, хотя даже и при таком типе поездки почти треть мигрантов оставляют своих несовершеннолетних детей дома.

Причины, по которым детей не берут с собой, как объективные – нет возможности обеспечивать уход за ними, пока родители работают, не хватает средств на содержание ребенка, так и субъективные – нежелание погружать их в другую образовательную среду, отрывать от школы, в которую они ходят на родине (таблица 2). Причем эта последняя причина остается самой весомой, и ее доля практически не снижается даже среди тех, кто планирует в будущем переезд на ПМЖ в Россию (т.е. в глазах родителей качество российского школьного образования не в состоянии перевесить минусы пребывания ребенка в чужой и, видимо, не очень комфортной для него среде).

Таблица 2. Если дети (или кто-то из детей) не приехали с Вами, то почему?
Доля ответивших женщин, чьи дети остались дома, в %

Желание взять детей с собой, невзирая на многочисленные трудности, часто является косвенным свидетельством намерений мигрантов в дальнейшем переехать в Россию на ПМЖ: например, среди опрошенных ЦМИ женщин, оставивших детей дома, остаться навсегда в России хотят 10%; среди тех, кто приехал с мужем, – 30%; а среди тех, кто приехал с детьми, – 57% (средний показатель по всему массиву опрошенных женщин – 27%).

• Любой порядочный человек, наверное, который хочет ребенку дать образование, ищет работу, чтобы обеспечивать своего ребенка. Я из-за этого здесь. А если бы осталась там, была бы свобода, страха не было бы, но... Например, мои дети до сих пор рвутся домой, потому что они там себя чувствуют хорошо. Но жить хотят здесь…
• После войны, после землетрясения, там ни света, ни газа в Армении, очень тяжело конечно было с тремя детьми, тем более все - 6, 4 и 2 годика. Предложили …мужу сразу здесь работу, он в автосервисе мастером был. Конечно, не жалею, я бы там троих не подняла бы, это 100%, не жалею.

2. Доступ детей мигрантов к образованию

Образовательная сфера в целом – одна из самых благополучных с точки зрения равенства возможностей российских детей и детей-мигрантов, особенно в части доступности в целом школьного образования. Тем не менее, существует ряд факторов, не позволяющих считать ситуацию полностью беспроблемной.

Рассмотрим последовательно три ступени образования в России – дошкольное, школьное и профессиональное.

2.1. Доступность дошкольного образования

Условия попадания детей мигрантов в российские дошкольные учреждения – те же самые, что и для детей российских граждан: необходимо как можно раньше поставить ребенка на очередь в детский сад/ясли по месту проживания, а затем, дождавшись предоставления места («путевки»), пройти полную диспансеризацию в поликлинике и принести в сад полный пакет документов на ребенка (включая свидетельство о рождении, паспорт одного из родителей и оформленную медицинскую карту). Временная или постоянная у ребенка регистрация – по закону, абсолютно неважно. Таков «теоретический» порядок, и часть родителей – мигрантов действительно в состоянии его успешно осуществить.

Из интервью с мигрантами:

• В садик – мы на очереди стояли, наравне со всеми, потом подошла наша очередь, мы даже не заметили, как быстро, нам позвонили.
• Он вот как родился, так я встала в очередь, меня поставили, без проблем, хотя у меня была временная регистрация на тот момент. А сейчас позвонили, что очередь подошла.
• В садик младшего, когда не было таких особенных очередей, я как-то тоже, мне повезло, я пошла к заведующей, спросила, таких, как мы, принимаете, на каких условиях? Тогда еще, мы, приезжие, платили три с чем то, не граждане. Граждане платили семьсот с чем-то, а не граждане три с чем-то. По закону. Это было на законных основаниях. Не вопрос, я все прекрасно понимаю. Получилось, что он спокойно поступил в детский сад, и через два месяца мы стали платить столько же, сколько и россияне. Восемьсот, короче рублей. И все.

Тем не менее, по разным опросам ЦМИ, только 15-25% мигрантских детей-дошкольников ходят в России в детский сад, а при этом доля российских дошкольников, охваченных детскими дошкольными учреждениями, колеблется от 50 до 80% (в зависимости от региона).

Причина такого положения связана как с отсутствием мест в детских садах, от которой в равной степени страдают и российские дошкольники, так и с недостатком информации о самой процедуре постановки детей в очередь, с отсутствием у мигрантов средств для оплаты сада, со сложностями сбора документов на детей, включая необходимость наличия регистрации у родителей и требование покупки специального медицинского полиса, без которого ребенок не сможет пройти диспансеризацию, и в сад его не возьмут (около четверти мигрантов, живущих в России с детьми дошкольного возраста, хотели бы отдать своих детей в сады, но не могут их туда устроить по разным причинам).

Труднее всего устроить ребенка в сад выходцам из Центральной Азии – среди них более трети заявляли об этом в ходе опросов (а ходят в сад всего 10% детей, прибывших с родителями из этого региона); легче преодолевают эти трудности мигранты из Закавказья - Азербайджана и Армении – у них ходят в детский сад почти половина детей дошкольного возраста, находящихся в России.

Из высказываний на фокус-группах:

• Я пыталась (в детский сад), сказали, что очередь там. Мне не сказали, что я не имею права в нее вставать, но сказали, что это очень долгая очередь, может, через три года только подойдет. А через три года нам уже 6 лет будет, уже в школу надо идти, поздно в сад. Я буду сидеть с ребенком, пока есть возможность, пока муж работает.
• Я работала уборщицей в детской поликлинике, поэтому диспансеризацию мне для ребенка бесплатно сделали, но все равно пришлось купить полис ребенку за 5,5 тыс. на 6 месяцев, потому что в сад требовали.

Посещение детских дошкольных учреждений (не обязательно даже полного дня) признано в России необходимой ступенью для полноценной подготовки российских детей к школе. Детей мигрантов это должно касаться в не меньшей степени, тем более, что для них детский сад – это еще и прекрасная возможность адаптации в среде российских сверстников и бесценный опыт общения на русском языке (что в будущем позволит избежать проблем с русским на этапе школьного образования).

Из интервью с мигрантами:

• У старшей, да, есть некоторые проблемы (с русским языком), потому что языковой барьер у нее – она в сад не ходила, дома не разговаривала на русском. А у младшего проблем нет, он в садике учит, говорит.

С этой точки зрения, от 50 до 70% мигрантов, считающих, что их детям-дошкольникам в России детский сад не требуется - тревожный показатель, и в интересах российского общества долю таких родителей, по возможности, снижать, проводя среди них информационную работу, ликвидируя бюрократические барьеры на пути попадания детей в дошкольные учреждения, и, наконец, увеличивая количество мест в детсадах, в том числе, и с учетом данной категории детей (детей-мигрантов).

2.2. Доступность школьного образования

Официально равный доступ к школьному образованию в России имеют все дети школьного возраста, проживающие и пребывающие на территории РФ. Это гарантируется и Конституцией РФ, и законом «Об образовании», и Конвенцией о правах ребенка, а также различными постановлениями региональных властей, определяющими порядок доступа детей в образовательные учреждения в конкретном субъекте Федерации, – для Москвы, например, это решение коллегии Департамента образования города Москвы от 22.12.2005 № 19/1 "Об интеграции детей зарубежных мигрантов в образовательную среду города Москвы". При приеме детей в школу требуется предъявить только свидетельство о рождении ребенка, паспорт одного из родителей и медицинскую карту (с результатами пройденной диспансеризации и вакцинации соответственно возрасту ребенка). Правовой статус родителей и наличие или отсутствие регистрации никак не должны влиять на прием детей в школу.

Действительно, подавляющее большинство детей мигрантов школьного возраста, живущих в России, в школу ходят (от 70 до 80%, по опросам ЦМИ).

Из интервью с мигрантами:

• Когда в первый класс шли, то пропустили срок подачи документов – не знали, что надо 1го апреля, а мы пришли в июне, и все места были заняты, но нам дали адрес школы чуть подальше, там нас взяли нормально, там были еще места.
• В школу нетрудно было (попасть). …Никакой разницы не чувствую, никакой (по сравнению с российскими детьми). Ну, ребенок, он и ребенок, он учится - учится, не учится - получает. Равное, все равное.
• Я сама здесь в 8м классе в школу поступала. С меня попросили документы: я в 7м классе училась в Хороге, Таджикистане, и попросили, чтоб я документы оттуда перевезла сюда. И с этими документами меня приняли. С языком у меня проблемы были, но в классе и с учителями не было проблем. Это зависит от директоров, от школы. Ни регистрации, ни полиса не требовали. Я доучилась здесь до 11го класса.

Тем не менее, от четверти до трети опрошенных мигрантов говорили о проблемах при устройстве в школу детей. Чаще всего в качестве проблемы упоминалось отсутствие регистрации у ребенка (т.е. по-прежнему все зависит не от закона, а от воли конкретной школьной администрации); отсутствие медицинских документов на ребенка; нехватка знания русского языка; несколько раз упоминался и вовсе немотивированный отказ – «не хотели брать».

Из интервью с мигрантами:

• Я сама три года здесь, ребенок в этом году приехал и пошел в школу, сразу во 2-й класс. Проблемы были с тем, что в четырех школах ближе к месту жительства мне отказали, сказав, что нет места в классе. Я не знаю, так ли это, я даже не смогла пойти к директору школы, меня не пустили, со мной разговаривал дежурный учитель. В департамент я не обращалась. Место нашлось в школе чуть подальше от дома, чем предыдущие.
• При поступлении требовали регистрацию, медицинскую страховку, личное дело, медицинскую карту, карту прививок. Когда кончается регистрация, нужно продлевать. Как-то мне учительница позвонила, предупредила, что надо продлить регистрацию, что остается два дня, я даже сама забыла.

Из высказываний на фокус-группах:

• Без прописки их никуда не припишут, сидят дома со свекровью.
• Без регистрации ни в школу, ни в поликлинику нельзя свободно.
• Когда нужно будет отдать в школу, придется отправить домой – здесь не возьмут.

В настоящее время наиболее тяжело преодолимым барьером для мигрантов при устройстве детей в школу становится наличие страхового медицинского полиса, без которого невозможно пройти диспансеризацию и сделать необходимые прививки. Более того, даже если удается пройти платно диспансеризацию, администрация школ все равно требует с родителей купленный полис, хотя бы на первый год. Учитывая стоимость (от 10-13 тысяч рублей и выше), для многих семей это становится серьезной проблемой. Правозащитники в НПО отмечают в последнее время рост обращений от родителей, которые не могут устроить детей в школу именно по этой причине. Обострение ситуации в последнее время вполне объяснимо, так как именно с прошлого года родители-мигранты, даже законно работающие в России, оказались лишены возможности получать полисы бесплатного медицинского страхования, а их дети лишились возможности бесплатного прикрепления к поликлинике по месту жительства, которое обеспечивал местный Департамент здравоохранения.

Отдельно стоит сказать об обостряющейся в последнее время проблеме знания детьми мигрантов русского языка. Миграция в Россию в последние годы становится все более культурно далекой, приезжающие мигранты имеют более низкий уровень образования, чем раньше, и гораздо худший уровень владения русским языком. То же касается и детей мигрантов – они подчас приезжают, вообще не зная русского, или имея совсем небольшой словарный запас. Если раньше приезжавшие преимущественно из городов дети компенсировали отсутствие русского языка при общении в семье изучением его в русской школе, то сейчас таких «подготовленных» школьников становится все меньше, особенно с учетом преобладания сельской миграции.

Из высказываний на фокус-группах:

• В крупных городах русский всюду учат на Памире. Со 2го класса. Много у нас с высшим образованием. Есть, конечно, кишлаки. Вот к учителю русского языка в таком кишлаке подходят и спрашивают, как будет ведро на русском, а он отвечает «чиляк»! Поэтому если бы были кадры, то было бы легче. Имело бы смысл обучать учителей и отправлять туда.
• Мой ребенок в Душанбе ходил в русскую школу, поэтому с русским ему попроще. Он прошел тест по русскому в школе, куда его все-таки взяли.

Даже если таких плохо говорящих по-русски детей и принимают в российскую школу, адаптация их в школе сильно затруднена.

Из интервью с мигрантами:

• Общения мало, а программа в школе постепенно затрудняется. Но сейчас лучше, потому что она все больше говорит, да и младший в сад ходит, по-русски разговаривает. И они дома уже между собой на русском говорят, и мы с ними иногда стараемся на русском дома разговаривать.
• У меня были трудности, т.к. русский был 3м иностранным языком, я начинала его учить не сначала, мне было сложно.

Во многих российских регионах, в частности, в Москве, проблему с русским языком пытаются решать с помощью дополнительных занятий. Так, если ребенок владеет русским языком, но недостаточно, если трудно без дополнительной помощи включиться в образовательный процесс, то для таких, как он, во второй половине дня открываются специальные группы – РКИ – русский, как иностранный. Два года назад около 300 школ в Москве имели такие группы. В принципе, это может сделать каждый директор, если у него в школе учатся мигранты с недостаточным знанием русского языка. На это выделяются средства из бюджета города – на дополнительные 2 часа русского языка в неделю . Но эти два часа в неделю могут помочь только тем детям, кто все-таки русский знает, хотя и недостаточно. А вот те, кто вообще приходит с нулевыми знаниями (и первоклассники, которые не посещали детский сад в России, и старшие школьники, которые не учились в русских школах на родине), нуждаются в специальной подготовке по русскому языку. Для них в Москве были открыты структурные подразделения общеобразовательных школ – «Школы русского языка», организованные Департаментом образования Правительства Москвы. Такие школы существуют в каждом административном округе Москвы (и еще 2 вечерние школы, в которых могут также обучаться взрослые мигранты). Дети мигрантов проходят языковую подготовку в течение одного учебного года, после чего поступают в соответствующий их возрасту и уровню класс общеобразовательной школы .

Методики разработаны очень хорошие, но, к сожалению, число учеников в таких «Школах русского языка– около 300 на всю Москву, а детей мигрантов в Москве обучается, по данным Департамента образования, около 30 тысяч. Да и дополнительные уроки в школах организуются не всегда, даже если есть потребность. Кроме того, информация о возможностях дополнительных занятий русским языком довольно часто до мигрантов не доходит.

Из интервью с мигрантами:

• Их двое таджиков учатся в классе, один не может говорить вообще на русском, у него проблем больше. - А Вам не говорили, что дети могут заниматься русским бесплатно? - Нет, мы ничего про это не знаем.

Несмотря на относительную доступность школьного образования, опросы ЦМИ устойчиво выявляют группу мигрантов, чьи дети, живя в России, школу, тем не менее, не посещают. Таких – от 10 до 25%. Понятно, что для кого-то – это временно, пока идет оформление, или решаются проблемы с документами. Но присутствует и сознательная позиция родителей, не желающих отдавать своих детей в школу, причем ни на родине, ни в России. Чаще всего, такую позицию занимают выходцы из Центральной Азии. На вопрос о том, где находятся дети, пока родители работают, некоторые граждане Таджикистана и Узбекистана ответили, что дети находятся с ними на рынке и там подрабатывают, или помогают по дому.

Из интервью с мигрантами:

• Старшая смотрит за младшим ребенком (восьмимесячным), когда я ухожу на работу. Еще она русский язык не знает. - Она на родине училась? - Да, старшая в 7 классе училась. Средний ребенок знает, понимает русский, он отвечать не может (ему 6 лет, сад не посещает).

Подобное отношение родителей к своим детям полностью лишает их возможности нормальной социализации в будущем; не получая никакого образования, такие дети оказываются выброшены на самое «дно» общества, без всяких возможностей социального роста.

Дети мигрантов, попавшие в российские школы, как правило, не испытывают какой-то особой дискриминации: по свидетельству их родителей, отношение к ним в школах доброжелательное (так ответили около 80% опрошенных мигрантов). Из этого явно следует, что российские школьники к своим сверстникам-мигрантам относятся гораздо лучше, чем российское общество к взрослым мигрантам .

Из интервью с мигрантами:

• Сверстники и учителя относятся хорошо, даже помогают в школе, знают, что она двуязычная, дают дополнительные консультации.

Тем не менее, почти каждый десятый мигрант все-таки отметил недоброжелательное отношение к своим детям, причем среди тех, кто сказал об этом, главным образом, - выходцы из неславянских стран (из Центральной Азии и Закавказья), хотя иногда и «другим» славянам достается. Проблемы явно возникают на национальной почве, и само по себе совместное обучение не всегда в состоянии эти проблемы разрешить, требуется специальное внимание взрослых.

Из высказываний на фокус-группах:

• У сына иногда бывают проблемы национальные. Иногда бывает, что-нибудь случится, думают - это Гриша сделал, а потом выясняется, что это не Гриша.
• …Есть проблемы конечно, на национальной почве есть проблемы. Даже учителя… Например, учитель русского языка пошутил – «Не злите Маратика, а то он достанет свой кавказский кинжал и всех вас зарежет».
• Сыну было два года, когда мы сюда приехали, и садик, и школу здесь закончил. Очень хорошо закончил 11 класс. 9 мая некого было взять, чтобы на Вечном Огне стоять, его взяли, потому что никому не интересно там стоять два часа, его взяли. Одноклассники говорят: «Ты же не русский, зачем ты туда идешь?» Как будто только русские войну выиграли. Он говорит: «Мам, ну я не могу себя здесь найти». Он со мной поделился честно: «Я бы хотел в Армении продолжать жить». Он ни разу не был в Армении, но он здесь считается все равно вторым, третьим сортом.

Из интервью с мигрантами:

• Вот когда я привезла старшего, ему было десять лет, его год били в школе, только за то, что он хохол. Били жестоко. У него пять сотрясений мозга. Били жестоко, по десять человек на одного. Когда стал давать сдачу, подрос, надоело, вылавливал по одному, давал сдачи. Стали бегать эти мальчики к мамочкам, а мамочки по милициям стали бегать, чего я категорически не понимала. Потому что когда они вдесятером одного лупили, просто потому что он хохол, это было нормально, никто никому не жаловался. Он даже мне порой не рассказывал. Тошнит, Саш, что случилось? Упал, ударился головой. Пять сотрясений мозга. А младший - у младшего вообще никаких проблем. Но, он себя русским считает, а сейчас старший адаптировался, полно друзей, кличка, погоняло, хохлом называют, а так, отлично все. Т.е. он себя поставил. Подростковый мир.
• Один раз дети говорили, смеялись, что он таджик, их двое таджиков учатся в классе… Я пожаловалась классному руководителю, она с ними побеседовала, и все успокоились, дети даже стали дружить.

Дополнительные внешкольные занятия доступны всем детям без ограничений, включая детей мигрантов. Единственный сдерживающий фактор – недостаток средств у мигрантов, так как большинство кружков и секций – платные.

Из интервью с мигрантами:

• В прошлом году она ходила на танцы, рисовать, на эти кружки их приняли спокойно.
• Хотелось бы детей отдать в спортивную секцию, но мы узнавали, например, по поводу каратэ – дорого очень, не можем себе позволить, приходиться иногда отказывать детям в чем-то, в каких-то удовольствиях и занятиях для них.

Подводя итог, можно констатировать, что пока ситуация с доступом к школьному образованию и обстановка в школах для детей мигрантов относительно благоприятная. Но «почивать на лаврах», считая, что этими вопросами можно не заниматься и впредь, будет большой ошибкой. Детей мигрантов в российских школах становится больше, они хуже говорят по-русски и меньше адаптированы к окружающей среде. Кроме того, мигранты расселяются неравномерно, например, в Москве уже есть школы, где доля детей мигрантов в классах достигает 20-30%. И школы эти, как правило, самые обычные, т.к. в хорошие московские школы (гимназии, центры образования, с углубленным изучением иностранных языков) – большой конкурс и, соответственно, отбор очень хорошо подготовленных детей. Понятно, что дети мигрантов при поступлении в такие школы гораздо менее конкурентоспособны. Соответственно, они концентрируются в оставшихся обычных школах более низкого уровня, что в какой-то степени является формой сегрегации. При этом сложившаяся ситуация еще и вменяется им в вину местным населением. Оставить эти только возникающие проблемы без внимания сейчас – значит, получить еще бо льшие, и уже трудноразрешимые, в будущем.

2.3. Доступность среднего и высшего профессионального образования

Доступ детей мигрантов в российские учреждения среднего и высшего профессионального образования осуществляется только на платной основе. Никаких юридических или административных ограничений при этом не существует.

Из интервью с мигрантами:

• У меня двоюродный брат в Казани учится в институте, он платил за поступление туда и обучение.
• Дочка и сын в институте учатся, на платном отделении, я все оплачиваю
• Я училась здесь в школе, закончила университет платно.
• (Учится ли кто-либо из Ваших знакомых мигрантов в российских ВУЗах?).- Да. (А как они туда поступили?) - На платное. У девчонки башка на плечах, поэтому она все смогла, но все равно сдала экзамены, все равно платное.
• В колледж не так трудно. Пошла в департамент, спросила, какие мои дальнейшие действия? И все. Они мне объяснили, созвонились, ну, немножко подергали директора колледжа. Помогите, что у меня ребенок на улице останется, со школы после девятого ушел. Все.
• В этот колледж, куда он ходил, раньше Украина подписывала договор и оплачивала, сейчас Украина отказалась платить, Ющенко отказался наш... А Янукович, вроде как, этим вопросом еще не занимался. И в итоге мы платим. Я бегала в департамент, добивалась прецедента, чтобы составили этот договор, просто (до того) никогда не платили, …потому что бесплатно учились раньше. Вот, это три года назад. Вот, мы платили двадцать пять тысяч, потому что Украина не оплачивает.

Хорошо, конечно, что при наличии средств доступ детям мигрантов в Вузы и Сузы открыт, но, с другой стороны, удивляет тот факт, что даже дети мигрантов, с отличием окончившие школы в России, но при этом не имеющие определенного правового статуса (вида на жительство или гражданства РФ), не имеют никаких льгот и не могут претендовать на дальнейшее бесплатное обучение в России. К примеру, в России сейчас явная нехватка специалистов-выпускников системы среднего профессионального образования. Российские школьники предпочитают получать высшее образование. Так почему бы не дать возможность бесплатного обучения в Ссузах детям мигрантов, с обязательностью отработки на российских предприятиях 3-5 лет? Выиграли бы все – и российский рынок труда, и система среднего профессионального образования, и дети мигрантов.

Еще один юридический пробел – дети мигрантов, обучающиеся в платных российских учреждениях среднего и высшего профессионального образования не получают никакого специального статуса для своего пребывания – они вынуждены так же, как и их временно пребывающие родители, покидать территорию России каждые три месяца, а затем вновь въезжать, получать миграционную карту и вставать на миграционный учет (или просто покупать эти документы у теневых посредников, без выезда). Почему бы не дать профессиональным образовательным учреждениям право регистрировать своих студентов по юридическому адресу сразу на все время обучения?

Несмотря на все перечисленные трудности совместного обучения детей мигрантов и российских детей и наличие определенных национальных трений, необходимо понимать, что именно дети мигрантов, выросшие в России и посещающие здесь детские сады, школы и учреждения профессионального образования, имеют гораздо больше шансов интегрироваться в российское общество, чем их приехавшие на работу родители. Это хорошо понимают и сами родители, чьи дети учатся в России.

Из высказываний на фокус-группах:

• Дети дружат, ходят в гости. Они на равных.
• У них (детей) нет проблем, да.
• У меня у дочки все русские друзья.
• Когда я что-то спрашиваю на нашем (языке), они отвечают по-русски. Они уже для них равноценны.

Учитывая вышеизложенное, Россия, которая сейчас активно ставит вопросы интеграции мигрантов, должна быть не меньше мигрантов заинтересована в обучении их детей совместно с российскими и стремиться снять все административные барьеры на этом пути. Задача – сделать привлекательным российское обучение на всех ступенях – от детского сада до вуза, чтобы мигранты стремились привозить в Россию на учебу своих детей, а Россия получала по окончании этой учебы молодых людей, полностью интегрированных в свое общество.

3. Здоровье детей мигрантов и доступ к медицинским услугам

Специальных исследований состояния здоровья детей мигрантов, как отдельной группы, в России не проводилось. Но учитывая различные негативные обстоятельства, с которыми связана жизнь этой категории детей (стресс миграции в чужую страну; затрудненное материальное положение большинства мигрантских семей, впрямую влияющее на скудость пищевого рациона; относительно низкое качество медицинской помощи в странах выхода мигрантов и ограниченный доступ к медицинской помощи в России), вряд ли можно говорить о каком-либо «хорошем» уровне здоровья детей мигрантов. При этом доступность медицинской помощи для таких детей в России крайне затруднена, особенно в последний год, когда были ликвидированы практически все каналы получения бесплатной медицинской помощи мигрантам и их детям.

3.1. Доступность медицинского обслуживания для детей мигрантов

Опросы, проводимые ЦМИ ранее 2010 года, устойчиво демонстрировали явное преимущество детей мигрантов перед их родителями в вопросах получения медицинской помощи в России (таблица 3).

Таблица 3. Приходилось ли Вам и Вашим детям обращаться здесь к врачу?
Доля ответивших в %*

* Опрос 1500 женщин – трудовых мигрантов. 2010 год, ЦМИ

Как видим, почти 70% детей мигрантов получали медицинскую помощь, причем половина из них – бесплатно. По различным опросам, около половины мигрантов, хотя и преодолевая определенные бюрократические трудности, могли прикрепить своих детей к бесплатной поликлинике, по крайней мере, для проведения диспансеризации, посещения педиатра и необходимой вакцинации.

Понятно, что то прикрепление к поликлинике, которое обеспечивали региональные департаменты здравоохранения (в Москве – так называемые «розовые талоны»), не решало всех проблем медицинской помощи детям мигрантов, и в серьезных случаях родителям все равно приходилось платить за лечение. Тем не менее, необходимый минимум медицинских услуг детям был обеспечен, и именно поэтому была так невелика доля тех респондентов, кто лечил детей полностью самостоятельно – меньше 10%.

Из высказываний на фокус-группах:

• Я диспансеризацию в школе проходила как обычно, как все. Мне никто ничего не говорил, хотя у меня никаких (российских) документов не было. Проходила как обычные дети, как ни странно (это было 4 года назад).

Из интервью с мигрантами:

• Раньше департамент здравоохранения прикреплял их к поликлинике, и прививки им бесплатно делали. А страховки как таковой не было. А сейчас – не прикрепляют.
• Все прививки и вакцинации в школе мне делали, как и всем остальным детям (бесплатно), а сейчас, брату, только платно.

Отказ региональных департаментов здравоохранения от бесплатного прикрепления детей мигрантов, не имеющих вида на жительство или гражданства РФ, к российским поликлиникам последовал непосредственно за изменениями в выдаче полисов ОМС взрослым мигрантам, легально работающим в России. До 2010 года полис обязательного медицинского страхования, позволяющий получать бесплатную медицинскую помощь, должен был выдавать работающим мигрантам каждый российский работодатель (при наличии официального оформления, естественно). С 1 января 2010 года они больше не обязаны это делать – теперь полис ОМС можно выдавать только тем, кто имеет разрешение на временное или постоянное проживание (а большинство трудовых мигрантов - как раз временно пребывающие, а не проживающие, т.е. полис ОМС им не положен). Уже через полгода после вступления в силу этих изменений, региональные департаменты здравоохранения ликвидировали возможность бесплатного прикрепления детей мигрантов и беременных к российским учреждениям здравоохранения (до того они это делали по распоряжениям местных властей, без каких-либо федеральных постановлений или распоряжений). Теперь для любых обращений детей мигрантов к врачам существует только возможность платных визитов: либо путем покупки полиса добровольного медицинского страхования на какой-то период, либо оплаты каждого похода к врачам (часто не официальным путем, на счет лечебного учреждения, а непосредственно в карман доктору!).

Из интервью с мигрантами:

• ...Эта сумма, за которую мы делаем страховку, там нужно два-три кабинета пройти, и все - и заканчивается эта сумма. И мы ищем пути подешевле…
• Сейчас платить (за страховку) дороже обходится, просто заходишь в кабинет, просто врачу платишь, хоть сто рублей, дешевле получается.
• Только прививки бесплатно и то не все, а так - если общие проверки (диспансеризация), это уже платим.

• К сожалению, среди наших врачей-волонтеров нет специалиста-педиатра. Есть детский хирург, через него мы решаем эти проблемы. Он договаривается со своим коллегой - врачом - педиатром, русской, которая за деньги оказывает помощь. Стоит 1000 руб. любая консультация. Чаще это проблемы с верхними дыхательными путями (тонзиллиты, бронхиты, ангины). Они идут к ней, она смотрит, назначает лечение, потом чаще всего приходят на повторный заключительный осмотр, это еще 1000 руб.

Фактически, теперь за состоянием здоровья детей мигрантов следят исключительно их родители, никакие образовательные или лечебные российские учреждения этот процесс не контролируют. Если раньше какие-то заболевания у детей выявлялись в ходе ежегодных диспансеризаций, и родители (часто слабо ориентирующиеся в медицинской сфере) получали квалифицированные советы, как эти заболевания лечить, куда обратиться, то в настоящее время эта цепочка разорвана. Расчет идет только на сознательность родителей, которые купят полис своему ребенку, сами проследят за сроками вакцинаций и ревакцинаций, добровольно будут проходить с детьми ежегодную диспансеризацию. Учитывая занятость родителей-мигрантов, низкий материальный достаток, исключенность из местных социальных сетей (часто помогающих российским семьям найти нужного врача, «устроить» в требуемую больницу и т.д.), следствием подобного положения вещей будет непременное ухудшение состояния здоровья детей мигрантов. Кроме того, отсутствие нужных прививок у детей мигрантов влечет за собой опасность ухудшения инфекционной ситуации и для обучающихся вместе с ними российских детей.

Из интервью с координатором Горячей линии для мигрантов:

• После отмены прикрепления детей возросло число обращений по поводу детей в 2 раза. По поводу иммунизации, заболеваний. Раньше иммунизацию проводили бесплатно и в той поликлинике, куда прикрепляли. А теперь они должны и на прикрепление к поликлинике полис покупать, и иммунизацию проводить где-то не в этой поликлинике. Даже те, кто был прикреплен, но срок закончился, идут к врачу, который их давно знает, а он все равно их не принимает. Говорит, что вам надо сходить в страховые компании и приобрести полис, который специально охватывает иммунизацию. Тогда по этому полису им могут сделать прививки и в этой поликлинике.
• Мигранты не знают, куда идти, они про департамент только знают, да и то не все. Мы им говорим, что надо в страховые компании, но куда именно не говорим, потому что мы сами конкретно не знаем, и получится как бы скрытая реклама. Есть государственные (Макс-М, она работает с государством), есть негосударственные. Мы просто даем номера телефонов компаний. Только услуга педиатра на год стоит от 8-9 тысяч рублей. В эту стоимость не входят частные консультации специалистов.

Из интервью с мигрантами:

• Я вот 2 года здесь с ребенком, и ни разу не обращалась в детскую поликлинику. До настоящего момента я все требуемые прививки сделала в Таджикистане, а ревакцинации будем платно делать. Я сама как медик отслеживаю этот процесс. (- А ваши знакомые, которые не медики? Кто отслеживает этот процесс – прививки, ревакцинации?) - Никто.
• А вот ребенку я покупаю страховой полис. Шесть тысяч на год. И то, прикрепляют к поликлинике на год. Ну как, ты приходишь, там договор на год с Максом… Но там какие-то ограничения, т.е. ты можешь только один раз лечь в больницу по этой страховке, еще что-то, я не помню, но единственное, что мне не нравилось, Макс работает только в одной поликлинике, там на Пролетарской, по-моему, я не помню, там Марьино и Пролетарская.
• И вот сейчас диспансеризация была плановая, моего ребенка не проверяли, только стоматолог посмотрел и все. А так, моего ребенка не проверяли. Только платно. А я же не всегда могу позволить себе полис. Вот, мне сейчас, допустим, нужно идти ребенку на диспансеризацию. Вот, элементарно. Мне надо ребенку пройти диспансеризацию, я не могу. Я не могу, потому что мне надо купить полис, у меня его сейчас нету. У меня нету денег.
• Диспансеризацию плановую по школе, потому что нету полиса, никто твоего ребенка смотреть не будет.
• Я вот, недавно, у женщины мыла (квартиру), у нее мама работает в поликлинике. Она травматолог, по-моему, мы с ней разговаривали, значит, … она, мама, говорит, если нет полиса, мы даже не беремся, потому что мы бесплатно работать не хотим. А у меня такой вопрос, а если человек руку сломал? Ну, если сломал, кости торчат, то, конечно, да. А так, вывих, не вывих - плати, будем делать. …Если ты положишь в конвертик денежку, тогда может и примут. Ну, их тоже понять можно, в принципе.
• Раньше бесплатно выдавали карточку. И ты можешь по месту жительства, где ты зарегистрирована, прикрепиться. Там, когда пишешь письмо, то ли в Департамент Минздрава медицинский, они выдавали какую-то регистрацию, там тебе приходит ответ, вот эту розовую карточку, и ты по месту жительства идешь и прикрепляешься к поликлинике, вот, я сейчас хотела это сделать, что бы пройти диспансеризацию, а отменили. Все уже, только платно, а платно я… Уже и дети, - платишь. А кто будет смотреть, если и детей только платно, то я не знаю. Геноцид называется. Если ты не россиянин, значит все. Не русский, потому что здесь с российским гражданством бегают и другие, но если ты не россиянин, то все, ты не человек.

Конечно, образовательные учреждения пытаются выполнить какую-то контролирующую функцию в вопросах здоровья поступающих к ним детей мигрантов – в частности, требуют при поступлении медицинскую карту с полностью пройденной диспансеризацией и карту прививок (впрочем, эти же требования предъявляются к российским детям), а кроме того, обязательного наличия страхового полиса на ребенка. Но, во-первых, довольно часто эти требования предъявляются только в начале обучения, а затем про них забывают, или они переходят на формальный уровень (требуется ежегодно принести копию нового полиса и иногда справку, что ребенок здоров), а во-вторых, требование наличия довольно дорогого полиса добровольного медицинского страхования (в среднем 10-13 тысяч на год, если речь идет о прикреплении к поликлинике по месту жительства и бесплатных прививках) в некоторых случаях становится незаконным препятствием на пути доступа детей мигрантов к школьному и дошкольному образованию (при этом ведь само по себе наличие полиса еще не означает пройденной диспансеризации!).

Из интервью с мигрантами:

• У меня 8 летний сын, его классная руководительница звонила мне и говорила, что я беру на себя обязательство пройти диспансеризацию там, где у меня полис страховой на сына. А потом я обратно принесла справку, что все необходимые прививки сделали ему. Я врач сама, и понимаю, как это нужно. Но я не уверена, что они требуют таких справок (обратной связи со школой) со всех остальных мигрантов, в смысле, что мигранты могут сделать, а могут и не сделать должные прививки и осмотры своим детям.

Отдельный вопрос – это доступ детей мигрантов к стационарному лечению. Почти никакие из дешевых страховок это лечение не покрывают, а средств у родителей на полную оплату лечения в больнице, как правило, нет. Конечно, когда речь идет об оказании экстренной помощи, то такая помощь всем, включая и иностранных граждан, оказывается бесплатно (вызов скорой помощи и пребывание в больнице, если есть непосредственная угроза жизни). Но в остальных случаях, когда угрозы жизни нет или она проявляется не так явно, лечение детей мигрантов во многом зависит от доброй воли конкретных врачей (если, конечно, речь не идет об обеспеченных родителях, которые оплачивают лечение официально).

Из интервью с мигрантами:

• У моего ребенка был пилоростеноз. - Это, в общем, болезнь желудка, нужно было делать срочно операцию. Нас забрали, и в принципе, написали нам направление, забрали в Морозовскую больницу. Ему было полтора месяца от роду. Сделали анализы, все, и сказали, вы же без полиса, … пойдете через кассу, все, как положено, оплатите пятнадцать тысяч. У нас на тот момент денег не было. Это, и мы тогда с Тиграном смотрим друг на друга, и я говорю, повезем его на Украину, там его бесплатно прооперируем. Мне тогда врач сказал: "Понимаете, что Вы не довезете, счет идет на часы, даже не на дни, на часы, его надо срочно оперировать. И тогда муж говорит, ладно, оперируйте, я найду деньги. А по нам было видно, что у нас, ну мы вообще такие, тоже трудности были, тогда у нас финансовые, потом наладилось, потом опять. И когда его выписали, все, мы нашли деньги, договорились, давайте нам, я подошла к врачам и говорю, давайте, ну, оплатить. Нам сказали, не надо. Идите с Богом. Я не знаю, как они это сделали, но они собрали там консилиум, в больнице, мне медсестра потом шепнула, и вот, на кого-то они оформили, ну не знаю, ну, в общем, они сделали нам бесплатно эту операцию. Вот это единственное, что спасли ребенка, вот, видя, что у нас реально нету денег. А ребенок умирал.

Доступ к медицинской помощи для мигрантов, а особенно, для их детей, - сейчас в России настолько серьезная проблема, что иногда опрошенные мигранты признают, что основным побудительным мотивом получения вида на жительства и российского гражданства служит не желание стать полноценными российским гражданами, а всего лишь страх остаться самим и оставить своих детей без медицинской помощи.

Из интервью с мигрантами:

• Сейчас есть у нас медстраховка у детей (получили вид на жительство), чувствуем себя защищенными, потому что без страховки нас бы не пустили ни в одну больницу, а так все сделали, отношение врачей нормальное было. А до того я этого очень боялась – куда пойти, кто поможет из врачей.

3.2. Доступ беременных мигранток к медицинской помощи в России

Ситуация с доступом беременных мигранток к медицинской помощи в России очень схожа с ситуацией с доступом детей мигрантов: если раньше беременных можно было бесплатно прикреплять к женским консультациям по месту жительства с помощью талонов региональных департаментов здравоохранения, то теперь осталась только возможность платного ведения беременности. При этом, если вопросы здоровья школьников хотя бы иногда контролирует образовательное учреждение, то здоровье беременных не волнует никого, кроме их самих, или врачей-волонтеров из различных НКО, помогающих мигрантам.

Из интервью с мигрантами:

• Раньше девушки - мигрантки, когда они беременели здесь, то их департамент здравоохранения подкреплял к поликлинике и детей тоже подкреплял, а сейчас нет, и вот они за каждую консультацию, за анализы платят, дорого. Моя двоюродная сестра из-за этого поедет домой рожать, потому что здесь очень дорого. Это основная проблема.
• Беременная я наблюдалась, но не часто, месяца через два. Ходила к знакомой, она здесь работает. Рожать домой уехала. А вернулась, когда два года ребенку было.
• У меня сестра здесь в Москве с семьей снимает квартиру, они там поженились, приехали сюда, она встала на учет официально в платную клинику, как забеременела, но у них от начала до конца беременности ушло 37 тысяч. В эту сумму и роды входили. Ей делали кесарево сечение, потому что плод большой, но они не платили отдельно за кесарево, это все входило в стоимость.

Из интервью с координатором Горячей линии для мигрантов:

• У нас есть врачи-волонтеры - гинекологи. Они принимают мигрантов. Они работают в клинике, которая принимает мигрантов, без предварительной записи, платно, конечно. Они приходят, встают на учет у этого гинеколога. Если первый раз женщина идет, то кроме УЗИ надо еще анализы сдавать – стоит это 3,5-4 тыс. руб., не включая первичный прием. Первичный прием стоит 1 тыс. руб. А далее прием – смотря, как протекает беременность. Гинеколог строго следит за ними, чтоб все было сделано, как положено, чтоб уже, когда скорую на роды вызывают, то женщина полностью обследована была, тогда и отношение к ней другое. Платят в этом медицинском центре через кассу, поэтому получают на руки бумагу, что они обследованы.
• Генетические анализы не делают, потому что очень дорого. Некоторым и первичный осмотр дорого, они стесняются это сказать и просто исчезают. Хорошо, что есть гуманитарная организация «Фокус», которая оказывает материальную помощь. Это таджикская организация. Конкретно я не знаю про нее. Женщинам, которые не могут заплатить, я даю телефон координатора из Фокуса, там оказывают им материальную помощь частично до родов и частично после. Хотя бы в районе 5 тыс. руб.

На практике такой порядок означает, что число мигранток, вообще не обследованных вплоть до родов , вырастет еще больше. Сами роды при этом могут быть бесплатными: если женщина приходит в роддом или вызывает скорую уже со схватками, ей не имеют права отказать в помощи (хотя многие мигрантки при этом все равно доплачивают врачам – хотя бы за «нормальное» отношение). Тех, кто не обследуется в течение беременности, везут в специальные инфекционные отделения родильных домов.

Из интервью с мигрантами:

• И вот я родила первого ребенка в Москве. Я не знала куда обращаться, документации не было. Рожала я в Тимирязовской больнице. Там очень хорошо принимают. Очень хорошо кормят, палата чистая. Клянусь Богом, в России лучше рожать, чем там в Таджикистане.
• Никуда я не ходила (во время беременности). Только когда начались схватки, я пришла в квартиру, хозяйке сказала, она звонила в скорую. У меня и времени не было (ходить). И вообще не ходила. До этого у меня выкидыш был. Я пошла в больницу, у меня кровотечение было. В больнице меня не принимали, не смотрели, сказали: не будем смотреть. Поэтому больше я не ходила к ним. И времени не было.
• Второго ребенка родила в измайловском (роддоме). По-моему, 36 больница. Там все нерусские, и узбеки, и бомжи там. То есть нас со всеми вместе держат. Потому что без документации, без анализов куда мы пойдем? Но это тоже неправильно. Мы сами не знаем, чем мы болеем, чем болеет ребенок, пока мы здесь работаем, не знаем, какими болезнями заболели. До 9 месяцев мы работаем. Бывает, нас с схватками забирают с работы.

Из высказываний на фокус-группах:

• У меня знакомая рожала без документов, без ничего, у нее муж с документами только. Ее забрали, когда воды отошли, должны были схватки начаться. Ее забрали, она пролежала там три дня, осталась довольна обслуживанием, но она не родила за эти три дня, ее отправили домой, она ни за что не платила. Потом второй раз ее забрали, когда уже действительно рожать. И она была довольна, потому что, когда ее с ребенком отпустили из роддома, то даже какие-то подарки дали. Но за роды ее муж платил официально.
• У меня сотрудница родила. Она здесь с мужем работает. Она никуда не была прикреплена, это случай, когда здесь толпами живут, по 15 человек в комнате. И они, в основном, никуда не обращаются, потому что недешевое удовольствие. Когда роды начались, они вызвали скорую, ее забрали, ее золовка с нами же работает, и она говорит: «Я знаю, что ее заберут в инфекционную, потому что у нее нет никаких обследований, анализов». Отвезли, она родила, все нормально и выписали.

Трудности беременных мигранток не исчерпываются только отсутствием средств на платное медицинское наблюдение. Перед ними сразу же встает угроза потери работы и, соответственно, невозможность оставаться в России без заработка; часто таких мигранток выгоняют из квартиры, так как живущие по несколько человек мигранты не готовы терпеть соседство маленького ребенка; им не оплачивают никакие больничные во время беременности, никакие декретные пособия.

Из высказываний на фокус-группах:

• Жена брата здесь во время беременности работала, заболела, ей в больнице написали больничный, но компания, где она работала, ей его не стала оплачивать.
• Возникают проблемы на работе, можно потерять работу.
• Все планы рушатся, приходится отказаться от работы и места жительства.
• Если одинока, то рожать здесь нельзя, работать не сможет.

Многих чрезвычайно задевает отношение к мигрантам, проявляющееся в процессе медицинского обслуживания беременных.

Из высказываний на фокус-группах:

• Врачи не хотят обслуживать.
• Врачи отказываются принимать мигранток.
• Врачи, акушеры относятся пренебрежительно.
• Многие врачи смотрят с пренебрежением, говорят, что чурка подождет, надо русских обслужить сначала.

Мигрантки до того запуганы, в том числе и угрозой депортации, что бывают случаи, когда отсутствие средств и законного статуса пребывания на территории России вынуждают их вообще не обращаться в медицинские учреждения, даже и при родах.

Из интервью с мигрантами:

• Мы же на стройке жили в Одинцово, когда я была беременна третьим ребенком, мне было неудобно, что я беременна, стеснялась скорую вызвать. Мы же втихаря жили, потом скажут охранники, что еще и скорую помощь вызываем, здесь вам вагон, что ли. Я родила третьего ребенка дома, у меня легко получилось. Муж принял роды, я ему подсказывала, и он все сделал. Здоровенький ребенок родился. У меня все готово было. От прежнего ребенка осталась одежда, пеленки.

Вопрос беременности и мигрантских родов в России – один из самых широко обсуждаемых на страницах российских газет, телевидения и в самом российском обществе. На эту тему очень много мифов, спекуляций, за которыми подчас теряются реальные проблемы женщин-мигрантов, рожающих в России детей.

По опросу ЦМИ, беременность в России хотя бы раз наступала у каждой десятой женщины - трудового мигранта (несколько беременностей – всего у 1% отвечавших). Чаще всего эти беременности заканчивались абортом, сделанным здесь, в России, – 42%. Треть беременностей закончилась родами здесь (таблица 4).

Таблица 4. Если у Вас была беременность пока Вы здесь, то чем она закончилась?, %

	Доля от всех опрошенных женщин	Доля от всех женщин-мигрантов, имевших беременность в России
Нет ответа
Сделала аборт здесь
Родила ребенка здесь
Мертворождение, выкидыш
Уехала домой и сделала аборт там
Уехала домой и родила ребенка там

Итак, почти 50% беременных женщин-мигрантов делают аборт (в том числе – и у себя на родине). Мертворождение, выкидыш, которые случились более чем у каждой десятой беременной мигрантки, – это часто результат очень тяжелой работы, на которой заняты мигранты, и невозможность нормального медицинского наблюдения.

Те же, чья беременность закончилась родами здесь, составляют 32% от всех мигранток, имевших беременность во время работы на выезде, или всего 3% (!) от всех опрошенных женщин, находящихся в миграции в России. Поэтому разговоры о каком-то «огромном» числе мигрантских родов явно сильно преувеличены. Так, например, глава отдела организации медицинской помощи матерям городского департамента здравоохранения Ирина Калиновская сообщила, что 32 процента всех рожениц в столице составляют приезжие из стран ближнего и дальнего зарубежья и иногородние . Если от общего числа родов в Москве – 113277 (в 2009 г.) – взять треть, то мы получим цифру в 38 тысяч родов. Сопоставим ее с нашими данными: детей в России (будем считать, что и в Москве тоже, хотя по опросу в Москве этот показатель даже ниже) рожают 3% от всех приезжих трудовых мигрантов – женщин. Если предположить, что в Москве 1 миллион иностранных трудовых мигрантов (число легально работающих, увеличенное в 3 раза), то женщин среди них примерно 150 тысяч (15% - по официальной статистике ФМС). 3% от 150 тысяч – это 4500 родов (причем женщины отвечали нам о рождении детей, произошедшем не за один год, а за все годы в миграции!). Ну, пусть даже все женщины-мигранты родили детей в течение одного года. Получим 4500 родов иностранных трудовых мигрантов из 38 тысяч, озвученных Департаментом здравоохранения. Значит, 33 тысячи родов приходятся на российских граждан из других регионов, и говорить в этом случае о «катастрофических» расходах российского бюджета на иностранок не приходится. Тем более, что чуть позже в этом же интервью сама Калиновская сказала, что «от 600 до 800 детей рождается ежемесячно у жительниц ближнего и дальнего зарубежья в московских роддомах» . Это значит – от 7000 до 9600 родов приходится на внешних мигранток. Эти цифры, конечно, все равно больше полученных нами, но, по крайней мере, не такие колоссальные. Итак, даже по заявлениям чиновников, доля родов иностранных мигранток не превышает 8% от общего числа родов в Москве, а реально – она явно ниже. К сожалению, официальной статистики на этот счет не ведется, только оценки Департамента здравоохранения.

Как видим, доля мигрантских родов не так высока, как часто представляется в СМИ и в обществе. Соответственно, расходы на роды – не такие колоссальные, а вот ущерб от отсутствия наблюдения за беременными может быть очень высок - как для самих беременных мигранток и их рождающихся детей, так и для российских рожениц, попадающих в палаты с необследованными иностранками. Необходимы срочные меры в этой сфере: мигранткам надо безусловно вернуть возможность бесплатного прикрепления к женским консультациям, а уже потом разбираться, откуда взять для этого средства. Если у российского государства их нет, надо изыскивать возможности получать их из бюджетов государств, откуда эти мигрантки родом, с помощью заключения межгосударственных соглашений. В случае же, если мигрантки работают в России на законных основаниях, финансирование должно осуществляться из российского бюджета (при условии возвращения налога на медицинское страхование, который должны уплачивать в бюджет российские работодатели).

3.3. Дети мигрантов, брошенные родителями в России

Если женщина-мигрантка родила ребенка в России, перед ней встают те же проблемы, что и перед всеми мигрантами, приехавшими с детьми, - трудности с жильем (надо снимать отдельное жилье); не с кем оставить ребенка, пока мать работает; нехватка зарплаты на обеспечение и лечение детей. Многим эти трудности оказываются не под силу, особенно одиноким женщинам, не имеющим поддержки постоянного партнера или близких родственников. Так возникает проблема брошенных мигрантами детей.

Опрошенные ЦМИ женщины подтверждали, что такие случаи существуют, и о них становится известно довольно многим: 4% заявили, что знают о нескольких таких случаях, а 13% - что им известен один такой случай.

Из высказываний на фокус-группах:

• Да, она узбечка, наполовину русская. …С кем-то гуляла. Все были в шоке, потому что она была беременна двойней. Ее повезли, ее там три дня держали, она ничего не платила, потом она родила, детей бросила.

• К нам обращался мужчина, который когда-то жил с киргизкой. Она в течение 6 лет родила 3 детей. Первого сразу отправила к своим родным в Киргизию. Второго оставила в роддоме, но мужу сказала, что он умер. Третьего тоже бросила, но мужу сказала, что он очень слабый, и поэтому пришлось его оставить. Все три ребенка были абсолютны здоровы. Когда мы спросили, почему она так делала, она сказала, что у него нет денег, поэтому она не захотела этих детей воспитывать. Мы нашли двоих младших детей, они в детских домах находятся. Отец детей просил нас сделать что-нибудь, чтобы ближайшие полгода дети были в детдоме, их не забирали. А он потом заберет их.

Приведем некоторые разрозненные статистические сведения, которые удалось собрать. По официальной статистике Министерства образования и науки РФ, «по состоянию на 19 июня 2009 года в государственном банке данных о детях, оставшихся без попечения родителей (далее – банк данных), имеются сведения о 39 детях из стран Центральной Азии. Поставлено таких детей на учет в банк данных по годам: в 2002 году – 2 человека, в 2005 году – 3 человека, в 2006 году – 4 человека, в 2007 году – 12 человек, в 2008 году – 12 человек, в 1 полугодии 2009 года – 6 человек. По имеющимся анкетным данным, в банке данных содержатся сведения о детях из Казахстана (18 человек), Киргизии (3 человека), Таджикистана (7 человек), Туркменистана (1 человек), Узбекистана (10 человек). Как правило, дети из стран Центральной Азии, находящиеся на попечении российского государства, – это дети, рожденные на территории Российской Федерации одинокими матерями и оставленные в учреждениях для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, либо дети, прибывшие в Российскую Федерацию под опеку» .

По официальной статистике Департамента семейной и молодежной политики г. Москвы, на 1.08.2010 года на учете в Региональном банке данных о детях, оставшихся без попечения родителей, состояло 203 ребенка , чьи родители имели гражданство одной из стран СНГ (всего на этот момент в банке данных было 4507 детей от 0 до 18 лет). Из общего числа на страны Центральной Азии приходилось 82 ребенка (Казахстан – 2 ребенка; Киргизия – 31 ребенок; Таджикистан – 25; Туркменистан – 1; Узбекистан – 23).

Как видим, статистика плохо согласуется, даже с учетом того, что по Москве приведены данные на год позже.

По сведениям того же Департамента семейной и молодежной политики г. Москвы, за первую половину 2010 года в учреждениях здравоохранения Москвы оставлено 243 ребенка, из них 92 – это дети граждан СНГ. Это уже очень существенная цифра – треть от общего числа брошенных детей! Но, по словам представителей этого же Департамента, статистика пока в данном вопросе очень неточная. Совсем не всегда женщины, убегая из роддома без документов и бросая детей, успевают сообщить о своем гражданстве. Таким образом, реальное количество брошенных мигрантами детей на сегодняшний день посчитать невозможно.

Вот официальная статистика только по одному из роддомов столицы, куда часто привозят рожать женщин-мигрантов (это роддом при инфекционной больнице №2): в 2008 году – 16 отказов от детей; в 2009 году – 17 отказов (из них - 10 москвичек; 1 бомж; 4 россиянок; 1 таджичка; 1 молдаванка); за первое полугодие 2010 года – 5 отказов (ни одной гражданки СНГ).

Проблема налицо. Но говорить о тысячах брошенных гастарбайтерами детей, как пишут в наших СМИ, - не приходится. Статьи с подобными заголовками - "Извращенные женщины Востока. Почему Москву заполонили брошенные младенцы из Средней Азии" - или с подобным содержанием: «Матери большинства отказников (примерно 90 процентов) - мигрантки, приехавшие в столицу на заработки» (Российская газета, 29.03.2010) – только усугубляют проблему вместо конструктивного ее решения. Необходимо разбираться в причинах, толкающих женщин на такие поступки; пытаться помочь им оставить ребенка у себя – создавая какие-то временные центры для содержания таких мам с детьми, пока не найдутся родственники на родине или здесь, готовые помочь; иногда требуется разбираться и с недобросовестными врачами в роддомах, которые сознательно толкают таких неуверенных в себе молоденьких мам к отказу от ребенка (т.к. существует очередь на усыновление именно новорожденных детей).

Из интервью с представителем Фонда «Найди меня, мама»:

• 20 лет. Узбечка. Вышла замуж за гражданина Узбекистана. Они заключили брак в мечети. Когда она была на седьмом месяце, муж уехал и сказал, что женится в Узбекистане. Мама ее тоже здесь, но помочь не смогла, потому что сама живет у кого-то. Девушка жила в подвале, вместе с девушками легкого поведения. О ней нам сообщили через тех, кто пользовался услугами этих девушек. Мы забрали ее с подвала, жила у меня, потом родила. Собрали документы и отправили на родину. Поначалу она собиралась приехать позже на работу сюда, но потом позвонила и сказала, что не приедет.
• Вот девушка 16 лет, ее изнасиловали на Черкизовском рынке. Она забеременела, но хотела отказаться от ребенка, называла его грязным. Имам в мечети сказал, что не бывает грязных детей, родители виноваты во всем, а дети - ангелы. У девочки мать работает тоже в России, ей самой всего 36 лет, молодая бабушка. Мы пригласили ее, поговорили и уговорили помочь дочери с ребенком. Сейчас они оба работают. Бабушка сменила место работы, чтобы иметь возможность ухаживать за ребенком.
• Узбечка. Родила близнецов. Ей пришлось на время отдать детей в детский приют, сама работала в магазине, постоянно их навещала. В детском доме ей грубили всегда, но она, не обращая внимания на это, приходила, и ни за что не хотела оставлять детей навсегда. Она стучалась во все двери, ей даже детей не хотели отдавать, т.к. у нее не было жилья, требовали кучу справок, вымогали деньги. Мы с ней ездили в больницу, пообщались с врачом. Забрали детей, и она некоторое время жила у меня. …Когда мама отказалась от нее, она сказала: мама от меня отвернулась, но я от своих детей не откажусь. Работала в магазине, жить ей было негде, ночевала в том же магазине. Главврач отправлял ее в УВД. Но если бы она пошла в УВД, то ее депортировали бы, а детей отдали бы российским гражданам на усыновление, как и хотел врач.

Статья написана по материалам проектов Центра миграционных исследований (ЦМИ), выполненных в 2010 году при поддержке ООН-женщины: «Возможности и проблемы социальной интеграции трудовых мигрантов из стран Центральной Азии в России» (размер выборки – 400 респондентов; регионы опроса - Москва и Санкт-Петербург») и «Женщины - мигранты из стран СНГ в России» (размер выборки – 1169 респондентов; регионы опроса - Москва и Московская обл., Самарская обл., Санкт-Петербург и Ленинградская обл., Краснодарский край). Также использованы материалы фокус-групп с женщинами-мигрантами из Центральной Азии в России, проведенных в 2010-2011 годах.
Юлия Фридриховна Флоринская – к.г.н., старший научный сотрудник ИНП РАН, старший научный сотрудник Института демографии НИУ ВШЭ.
Дети мигрантов: как им адаптироваться в новых условиях? / Эхо Москвы, 27 ноября 2008 года http://www.echo.msk.ru/programs/poehali/555474-echo/
Вкус к русскому для мигрантов / Информационный портал фонда «Русский мир», 14 января 2010 года http://www.russkiymir.ru/russkiymir/ru/publications/interview/interview0050.html
По данным "Левада-Центра", 18% респондентов в России поддерживают лозунг "Россия для русских", еще 36% считают возможным осуществление этой идеи, но "в разумных пределах". NEWSRU.com, 8 декабря 2009
Застрахованными лицами являются граждане Российской Федерации, постоянно или временно проживающие в Российской Федерации иностранные граждане, лица без гражданства (за исключением высококвалифицированных специалистов и членов их семей в соответствии с Федеральным законом от 25 июля 2002 года N 115-ФЗ "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации"), а также лица, имеющие право на медицинскую помощь в соответствии с Федеральным законом "О беженцах" (http://www.rg.ru/2010/12/03/oms-dok.html)
Эта ситуация опасна не только для самих мигранток, но и для местных рожениц: так, в петербургском роддоме №17 у гражданки Таджикистана, пришедшей туда уже с родовыми схватками, впоследствии обнаружили открытую форму туберкулеза. В группе риска заражения опасной инфекцией оказались двенадцать ее соседок по палате вместе их новорожденными детьми (http://www.dp.ru/a/2010/11/01/V_peterburgskom_roddome_g)
При этом большинство информационных агентств при перепечатке сообщения «упустили» слово иногородние, и получилось, что треть родов в Москве – это роды внешних мигрантов, не россиян. См.: По данным врачей, около трети рожениц в Москве составляют приезжие / «РИА Новости», 26 августа 2010 года http://www.rian.ru/moscow/20100826/269181414.html
Там же.
Дети мигрантов: На кого Бог пошлет / Фергана.ру, 15 июля 2009 года http://www.ferghana.ru/article.php?id=6233
Московский комсомолец, 11 сентября 2009 года

Москвичи стремятся в школы без детей мигрантов. До 60% детей в младших классах столицы плохо говорят по-русски

В спальных районах Москвы в младших классах две трети учеников – дети мигрантов. До 60% детей в младших классах столицы плохо говорят по-русски

Мамы и папы первоклассников еще долго будут помнить ночь на первое апреля. Рядом с продвинутыми школами с ночи выстроились очереди желающих записать сюда детей.

Да отдавайте ребят в ближайшую к дому школу! – убеждали чиновники Департамента образования.

Но заботливые родители чиновников не слышат. Они готовы возить ребенка по пробкам чуть ли не через пол-Москвы, лишь бы не поступать в обычную школу. Почему? Ответы у мам и пап понятные: “Здесь лучше учат!” Но вдруг одного папашу, с которым я беседовал у забора знаменитого Центра образования, прорвало:

Да я бы с удовольствием и сам не вставал в шесть утра, и малого не мучил! Но у нас в школе около дома в классах полно этих… Чему может научить учитель, если половина учеников по-русски не говорят!

Нетолерантный спич тут же поддержали и другие:

У нас в микрорайоне “белые” только классы “А”. В них не пробиться!

Уже дошло до разделения на “белые” и “черные” классы? Я начал разбираться. И вот что выяснилось сразу: в спальных районах столицы – в Южном и Юго-Восточном округах – до половины учеников – дети мигрантов. В младших классах – еще больше. Многие малыши выросли либо в аулах, откуда их привезли родители, либо на рынках или в подвалах многоэтажек, куда заселяют дворников и жэковских слесарей.

Это развитием московских детишек родители стараются заниматься чуть ли не с пеленок – водят на занятия музыкой и иностранным, записывают в детсад. Юные годы их “понаехавшие” сверстники проводят совсем иначе. Вот и получается – в первый класс ребята приходят совсем с разной подготовкой и разным жизненным опытом. И как тут быть учителю?

МИГРАНТСКАЯ АЗБУКА

Скоро конец года, а у меня в классе девять человек по-русски до сих пор с трудом понимают, – жалуется мне учительница начальной школы Ирина (номер школы и фамилию девушка просила не указывать). – Я еще в начале года подходила к директору, но она развела руками: “Ты педагог, учи!”

Не приученные к порядку загорелые малыши могут начать во время урока выяснять отношения или просто собрать сумку и выйти из класса – есть более важные дела. Для учителей и одноклассников такой “экзотический” однокашник – головная боль. Можно, конечно, вести урок, ориентируясь на таких ребят, разжевывая для них каждое свое слово. Но тогда скучно становится остальным и начинают бузить уже те.

Серьезная проблема для многих столичных директоров: как формировать классы? Собирать ребят, плохо говорящих по-русски, вместе и работать с ними по особой программе? Но, во-первых, какой учитель такую разношерстную компанию просто-напросто выдержит? Во-вторых, в школе есть программа и ее надо пройти. А как? Распределять в классах поровну москвичей и приезжих? Но тогда класс вынужден будет по программе двигаться очень медленно, ориентируясь на тех, кто еще не научен учиться, для кого язык учителя чужой. Посадить таких ребят за последние парты и работать только с “нормальными” детьми? Тогда очень скоро изгои с “камчатки” начнут срывать уроки.

Можно сколько угодно дискутировать о том, сколько нужно столице мигрантов и сколько из них она в состоянии переварить, научив понимать и уважать чужие (то есть наши с вами) культуру и язык. Но факт остается фактом: по сути, единственным социальным институтом, который адаптирует если не взрослых, то хотя бы их детей к жизни в российской столице, остается школа.

ОДИН ГОД ИЛИ ДВА ЧАСА В НЕДЕЛЮ?

И вариантов тут не так уж и много. Либо специально готовить приезжих ребят к школе, либо разрабатывать специальные программы, по которым в младших классах их будут учить не только программе, но и языку, основам культуры. И такая система есть, но…

Готовить детей мигрантов для учебы в обычных школах мы начали еще десять лет назад, – рассказывает мне руководитель центра образовательных программ факультета ЮНЕСКО Московского института открытого образования (МИОО) Надежда Самойлова. – В 2000 году появились группы дополнительного образования, которые дважды в неделю после уроков занимались по предмету “русский язык как иностранный”. Сейчас таких групп 211, они открыты в шестидесяти восьми школах.

Такие группы для тех, кому надо немножко подтянуть русский язык. А если ребенок вообще ничего понять не может?

Через несколько месяцев после открытия первых групп русского языка как иностранного в школе № 729 Южного округа появилась “нулевка” для ребят 6 – 7 лет, не владеющих русским. Годом позже стали заниматься еще с одной группой, в которую ходили дети 8 – 12 лет. Тогда среди учеников было много беженцев из Афганистана. Учителя, работавшие с первым набором, поначалу вынуждены были заходить в класс с поднятыми руками.

Я вошла, а они сорвались с мест и все – мальчики, девочки – побежали ко мне, схватили за руки и стали их… целовать, – рассказывает учительница, попросившая не называть ее имени. – Потом выяснилось, что это они так выражали свое уважение к учителю. Мы постепенно объяснили ребятам, что этого делать не надо, но еще долгое время руки старались держать повыше.

Из этих двух групп сегодня выросла сеть школ русского языка. По идее именно они должны готовить детей мигрантов к учебе. Занятия бесплатные, программа рассчитана на год.

КАК ИЗ МАУГЛИ СДЕЛАТЬ ШКОЛЬНИКА?

…На Кронштадтском бульваре, рядом с остановкой, на которой в декабре был застрелен болельщик Егор Свиридов, – школа № 157. Она с азербайджанским этнокультурным компонентом. Много здешних учителей родом из закавказской республики, в расписании есть уроки азербайджанского языка. При школе – культурно-образовательный национальный центр. В структуре

157-й одна из тех самых десяти школ русского языка. В ней сейчас пять десятков ребят семи национальностей.

Учебный год почти завершен. Мне показывают учеников, которые осенью сядут за парты вместе с московскими сверстниками. Мальчики одеты в костюмчики, опрятные девушки – в классическую гамму белый верх – черный низ. Шестилетки неплохо говорят по-русски, но меня понимают с трудом.

А чему вы их учите и как?

У нас два предмета: русский язык и основы русской культуры. Учим говорить, понимать, читаем сказки. Не только русские народные. Тут и Буратино, Красная Шапочка, Чебурашка, – поправляя очки, рассказывает их классная мама, 25-летняя Екатерина Александровна.

После того как ребята к моему голосу привыкли, мы затеяли разговор. Правда, я себя ощутил сапером на минном поле – лексический запас собеседников обрывался в самых неожиданных местах: про деревья они знают – ствол, ветки, листочки, а вот про кору уже нет. Несколько раз, наткнувшись на такое, с удивлением смотрю на педагогов.

Мы их учим в основном тем словам, которые нужны для занятий в первом классе, – объяснила Екатерина Александровна. – Невозможно за год и русский язык выучить, и общим развитием заниматься. На ребят постарше, когда те после нас в основную школу уходят, учителя-предметники часто жалуются: “Они у вас ничего не знают”. Но мы же не могли с ними химией заниматься и физикой!

И все же такие школы русского – единственный способ адаптации детей мигрантов. Ребят постепенно вводят в коллектив сверстников – они вместе с учениками обычных классов готовят концерты, ходят на физкультуру. В результате знакомятся, начинают дружить. Кто-то потом останется учиться в 157-й, кого-то запишут в школы поближе к дому.

Но на всю многомиллионную Москву таких школ только десять (по одной в каждом округе)! И две – сменные (вечерние) для подростков 14 – 18 лет. Учатся в них всего 417 человек…

Да и как учатся? По сути, эти учебные заведения – самодеятельность.

Нам очень не хватает нормативной базы, – рассказывает руководитель методической лаборатории “Русский как иностранный в школе” кафедры ЮНЕСКО МИОО Ольга Каленкова. – До сих пор нет утвержденных приказов, положений, учебных программ. Да и предмета “русский язык как иностранный” в наших школах официально до сих пор нет.

В школах русского языка полная анархия: учителя сами определяют, что надо детям, как с ними заниматься, как подготовить их к переходу в обычный класс. Непонятно и их финансирование.

Организационно мы – часть школы № 157. Да и все школы русского языка существуют внутри “материнских” учебных заведений, – объясняет Севда Сеидова. – Финансирование – из городского бюджета. Ребята получают обычные школьные проездные, питание в столовой. С юридической точки зрения наши ученики – обычные московские школьники. Только занимаются по другой программе.

А может, городу больше нужно таких школ? Может, нужны специальные унифицированные программы? Увы, этой проблемой ни на уровне федеральном, ни на столичном никто не занимается.

На Манежке под раздачу попали друзья-школьники разных национальностей.

КОМУ ЭТО НАДО?

Почему на всю Москву только четыре сотни учеников ходят в школы русского языка? Объяснений несколько. Во-первых, родители часто не хотят, чтобы их ребенок терял учебный год. Надеются, что с русским освоится на ходу. Во-вторых, многие просто не хотят возить чадо каждый день в единственную в округе школу. В-третьих, никто не знает, сколько лет еще семья проживет в Москве, поэтому специально готовиться к жизни в России считают бессмысленным. Рассказывали мне о девочках, которые после седьмого класса часто исчезают из школ – хорошей жене “лишние знания” ни к чему.

У нас каждую весну в один момент вдруг пропадает половина учеников, – говорят педагоги Южного округа. – Мы сначала не могли понять, что случилось. Потом выяснилось: как только в Средней Азии начинается сезон полевых работ, многие родители отсылают детей помогать родственникам.

В школы русского языка отдают детей те умные родители, которые связывают свое будущее с Москвой, которых хотят интегрироваться в нашу жизнь. А остальные?

А остальные сдают отпрысков в обычные школы – по закону им отказать в приеме не имеют права, даже если ребенок вообще не понимает по-русски. И из таких классов и школ бегут москвичи. Выход? Выход есть!

Общины хотят, чтобы дети учились! – уверил меня зампредседателя Совета по делам национальностей при правительстве Москвы Ахмед Азимов. – Надо расширять сеть таких заведений и при приеме в общеобразовательную школу установить входное тестирование, причем для всех детей, откуда бы они родом ни были. У кого небольшие трудности – пусть учится вместе со всеми. Но учителя сразу будут понимать – таким детям нужно доучиться, и отправят их на факультативы по русскому. А кто совсем плохо говорит, пусть в обязательном порядке идет сначала в школу русского языка.

Но и тут проблема – нет законодательной базы. Уроки в школах должны идти на русском языке, но обязать ребенка-иностранца выучить русский язык никто не вправе.

ОПАСЕНИЯ

Кто лучше ведет себя на уроках?

Адаптацию детей мигрантов мы обсуждали на радио “КП”.

Зачем они нам? – кипятилась слушательница Валентина. – Они же ни во что не ставят наших учительниц, могут их послать, ударить…

Сидевший в студии дагестанец Ахмед Азимов устало вздохнул:

Уроды есть в любом народе. Неужели все русские дети всегда безупречны со своими педагогами? Между прочим, в Махачкале стоит единственный в мире памятник русской учительнице!

Действительно ли дети мигрантов хуже столичных ребят ведут себя на уроках? – Такой вопрос, готовя этот материал, я задавал многим учителям.

Мы читали о том, что в каком-то классе кавказский мальчик поднял руку на учительницу, – припоминали педагоги. И тут же добавляли: – У нас такого не было! Всякое случается на уроке: ребята нас и провоцируют, и разыгрывают. Но это нормальная детская шалость. Ребята шалят одинаково вне зависимости от национальности.

Напротив, ребята из Средней Азии обычно с учителями разговаривают почтительно, слушаются. Больше гонора у учеников, приехавших из кавказских республик. Но и тут опытный учитель знает, как справиться, – обычно одного “воспитательного урока”, проведенного с отцом такого джигита, хватает, чтобы тот поумерил надолго свой пыл.

В общем, как уверяли меня и учителя, и директора школ, и сами ребята, в столичных школах национализма гораздо меньше, чем за их пределами. Вспомним хотя бы компанию московских школьников, которую закрыл собой ОМОН во время беспорядков на Манежной в декабре. Среди мальчишек, собравшихся отмечать день рождения, были и русские, и грузины, и армяне. В приличной школе ребята не делят друг друга по национальностям. Это взрослые подчас раздувают огонь противостояния между коренными и пришлыми.

И все же школы Москвы уже делятся на “белые” и “все остальные”. Но проблема не в национализме, а в разном уровне подготовки детей к школе.

МНЕНИЕ ЧИНОВНИКА

Нужен тест на знание русского

Уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений БУНИМОВИЧ:

Все дети имеют право на образование. В России в школах преподают на государственном языке – на русском. Поэтому, очевидно, ученики должны им владеть. Сеть школ русского языка – это пилотный проект, они очень хорошо зарекомендовали себя, этот опыт надо активно расширять.

В школах Москвы будут созданы условия, чтобы все желающие дети иностранцев могли дополнительно изучать русский язык. Но сейчас основная проблема: зачастую родители настаивают, чтобы их дети шли в обычную школу, даже когда они совсем не в ладах с русским. Думаю, надо разработать механизм, например входное тестирование, чтобы всем сразу было ясно, куда определить ребенка: в обычную школу или для начала в школу русского языка.

А КАК У НИХ?

Во Францию каждый год приезжают около 200 тысяч иммигрантов. Адаптацией приехавших занимается Национальный совет по интеграции. Есть различные социальные службы и фонды помощи. С детьми работают сотрудники CASNAV – подразделения министерства образования. Родители каждого приехавшего во Францию ребенка обязаны обратиться в эту организацию. Детей тестируют специалисты. Если ребенок худо-бедно владеет французским – его определяют в обычную школу. Но большинство детей приезжих направляют сначала в специальные классы, где их от 3 до 9 месяцев учат французскому. И только после освоения языка ребят переводят в школы к сверстникам-французам.

В школах русского языка учатся 417 детей из 29 государств. Откуда приехали большинство ребят:

1. Киргизия 143

2. Таджикистан 66

3. Азербайджан 55

4. Узбекистан 39

5. Вьетнам 30

6. Афганистан 24

7. Армения 8

8. Молдавия 8

9. Турция 8

Учителя одни не справятся

Адаптация приезжих к жизни в нашем городе, в нашей стране – это не только обучение русскому языку. Хорошо бы еще объяснить, что сидеть на спинках скамеек, поставив ноги на сиденья, тоже не принято. И лузгать семечки себе под ноги – нехорошо. И отпускать сальные шуточки вслед проходящей женщины – негоже. Да и говорить с незнакомыми людьми надо, обращаясь на вы…

Казалось бы, после декабрьских событий на Манежной власти должны были бы задуматься о том, что в столице нужна продуманная программа по работе с мигрантами. Но на деле школы остаются единственной официальной структурой, которая занимается социализацией приезжих. По крайней мере детей приезжих.

Занимается на свой страх и риск. Так, как может. Так, как понимает. Хотя функции школы несколько иные – не адаптировать, а учить. Но у педагогов другого выхода нет. Они не могут отказаться от ученика, который учиться не умеет и на русском двух слов связать не может.

На сегодня школы, по сути, остались один на один с серьезнейшей социальной проблемой города. Проблемой, которая к системе образования имеет довольно опосредованное отношение. При этом нет ни официальной программы поддержки школ, где уже до половины учеников говорят по-русски с акцентом. Нет и унифицированных учебных программ, которые помогли бы адаптации таких детей. Нет продуманного финансирования. Авось школы и с этой проблемой сами справятся!

Не справятся.

И появление “белых” школ – тому доказательство.

Александр МИЛКУС, редактор отдела образования “КП”