«Для обозначения этого нового вида социального прессинга Грамши использует термин «гегемония», позаимствованный им из русского марксизма, но наполненный новым содержанием. Гегемония буржуазии осуществляется при помощи целого ряда институтов - школ, профсоюзов, партий, ассоциаций, которые исподволь внушают массам совершенно определенные идеи, оправдывающие господство класса буржуазии и представляющие это ее господство «естественным, незыблемым порядком вещей». Причем, в качестве проводника подобных идей выступает особая, взращенная правящей элитой социальная группа - буржуазные интеллектуалы, сила воздействия которой особенно велика вследствие того, что ее составляют во многом выходцы из народа. Итак, главное средство гегемонии - создаваемая буржуазной интеллигенцией и ей же проводимая в массы идеология, причем, она может выражаться в самых различных формах - от прямых политических призывов до полунамеков, содержащихся во внешне «аполитичных» произведениях литературы или в одобренных министерствами учебных программах школ. Вне зависимости от этого, все они направлены на формирование определенного - выгодного гегемону образа мыслей».
Антонио Грамши — итальянский философ, журналист и политический деятель; основатель и руководитель Итальянской коммунистической партии и теоретик марксизма.
«Представители Франкфуртстской школы или фрейдомарксисты, были, пожалуй, одними из первых западных философов, всерьез занявшихся разработкой дефениции и теории тоталитаризма. Уже мыслители, принадлежащие к старшему поколению франкфуртцев - Адорно и Хоркхаймер выдвинули тезис о связи научной рациональности и политического тоталитаризма, развитие которого привело их к выводу о том, что фашизм есть своего рода диалектический плод парадигмы Просвещения: гипертрофия рацио привела к самораскрытию в этой рациональности ее иррациональной, мифологической природы. На основе этого тезиса строилась социально-философская теория франкфуртцев, описывающая репрессивные механизмы современного общества во всех его разновидностях (фашизм, коммунизм, неолиберализм ). Младшая генерация школы - Маркузе, Фромм, Хабермас как раз и занимались изучением этой стороны жизни современного социума, причем, наиболее яркой фигурой тут был, наверное, Маркузе - признанный властитель умов оппозиционно настроенной западной молодежи 60 - х годов, идейный лидер студенческих бунтов, получивших название «революции трех М» (Маркс, Мао, Маркузе), создатель идеологии Великого Отказа, оказавшей огромное влияние на западную контркультуру - движения хиппи, панков, битников, рокеров, экологистов, неоанархистов и т.д. Можно сказать, что Маркузе довел до логического завершения «критическую теорию общества» франфуркстской школы и именно этим он и интересен для исследователя репрессивных механизмов постмодернистского капитализма.
Герберт Маркузе — немецкий и американский философ, социолог и культуролог, представитель Франкфуртской школы.
Маркузе вполне разделяет положение Адорно и Хоркхаймера о тоталитарном характере науки и техники Нового времени. Наука экспериментального типа уже заражена вирусом фашизма. На место гармонии с природой, к которой стремились люди дотехнологической цивилизации, и которая реализовывалась в мифе и религиозных мировоззренческих установках, рационалистическая парадигма Просвещения предлагает модель «Абсолютный Господин - Абсолютный Раб». Согласно ей, человек призван полностью покорить природу, низвести ее до пассивного и безгласного материала, служащего удовлетворению наших многообразных потребностей. При этом употребляются самые жестокие методы: так, один из основных инструментов этой науки - эксперимент, который представляет собой не что иное как пытку природы (Галилей говорил, что эксперимент - это «испанский сапожок», который надевается на природу, для того, чтобы вырвать у нее ее секреты).
В конце концов саморазвитие этой логики приводит к политическому тоталитаризму. Человек ведь тоже - часть природы, так что из тезиса: «мы должны полностью подчинить себе природу» прямо вытекает тезис: «мы должны научиться управлять обществом и человеком». Прогресс порождает тоталитаризм, классическая механика и паровая машина рождают Освенцим.
Таким образом, Маркузе исходит из выведенного еще старшими франкфуртцами определения тоталитаризма, согласно которому он характеризуется не только наличием государственного прессинга на человека - иначе не было бы никакой разницы между тоталитаризмом и классическим древним деспотизмом, но еще и особым мирочувствованием, замешанным на тотальной рациональности. Тоталитаризм есть порождение нашего времени, привыкшего все раскладывать по полочкам, подгонять под общий, рационалистический аршин, делать все абсолютно прозрачным и абсолютно предсказуемым. Идеал тоталитарного проекта - общество-машина, где люди выполняют роль винтиков, разумеется, ничего подобного не могло и прийти в голову человеку античности или средних веков, когда господствовало совершенно иное, органическое понимание космоса и общества, для этого должна была произойти научная революция. Итак, в основаниях тоталитаризма лежит абсолютизация рациональности и если в этом обществе и проявляются иррационалистические феномены - факельные шествия, сожжения книг, абсурдные обвинения в шпионаже, то это расплата за гипертрофию рацио, диалектическое перерождение «логоса» в «мифос».
С точки зрения Маркузе, переход общества западного типа к тоталитаризму произошел с началом 1 мировой войны - именно тогда началось формирование опирающихся на научную рациональность механизмов общественного контроля (до этого власть не ставила себе целью подчинить себе умы и волю всех граждан, причем, методичным единообразным способом, и удовлетворялась необхо-димым, эпизодическим политическим и идеологическим насилием). Однако тоталитаризм по Маркузе можно подразделить на два типа - военно-полицейский, открытый, к которому он относил советский и фашистский режимы, и либеральный, нетеррористический, мягкий, окончательно сформировавшийся в Европе и особенно в США после 2 мировой войны. Маркузе не считает их взаимоисключающими, они в разной степени могут срастаться и дополнять друг друга - так, противостояние между США и СССР в «холодной войне» Маркузе рассматривал как симбиоз двух тоталитарных режимов, которые за счет создания образа врага и его пропагандистской эксплуатации лишь поддерживают и укрепляют друг друга.
Если советский тоталитаризм Маркузе исследовал в работе «Советский марксизм», фашистский - в некоторых разделах книги «Разум и революция», то изучению неолиберального тоталитаризма был посвящен его труд «Одномерный человек». Эта книга начинается фразой, в которой как в фокусе собран ее основной смысл: «В развитой индустриальной цивилизации царит комфортабельная, умеренная, демократическая несвобода, свидетельство технического прогресса». Созданы мощнейшие механизмы подавления скептицизма и протеста в самом зародыше - телевидение, радио, газеты, шоу, реклама, лотерея. Повсюду царит лояльное «счастливое Сознание», которое удовлетворено контролируемым комфортом, убаюкано ложной свободой и не желает пользоваться даже доступными ему критическими институтами. В этом обществе почти не преследуют за убеждения, потому что почти нет людей, которые умеют мыслить самостоятельно и располагают собственными убеждениями. Везде царит культ унификации - покупают те товары, которые рекламируются, повторяют те мысли, которые признаны «прогрессивными», одеваются в те вещи, которые объявлены модными. Создана целая система искусственных потребностей, при помощи которых человека вовлекают в бешенную гонку по кругу, составляющую бессмысленную суть общества постмодернистского капитализма. Если ты не купишь новый приемник и новые джинсы, тебя не признают достаточно «продвинутым». Но для того, чтобы их купить, нужно заработать деньги. А их можно заработать, трудясь на фирме, в концерне, на фабрике и производя все новые и новые приемники и джинсы. Или в газете, в пиар-компании, на ТВ и рекламируя эти приемники и джинсы. Мода меняется, нужно за всем поспевать, в итоге человек абсолютно доволен своей жизнью, абсолютно лоялен к своему правительству и имеет только одно беспокоящее его желание - потреблять, потреблять и еще раз потреблять.
Такого человека Маркузе характеризует как «одномерного», указывая на отсутствие в его духовной конфигурации «объемности», «сложности». Легко заметить, что это - псевдоним «человека масс» Хосе Ортеги-И-Гассета, торжествующей посредственности, самодовольного мещанина, который не способен к творческой деятельности, но при этом уверен, что весь мир существует лишь для него, что свет в лампах загорается сам по себе, по законам природы и не стоит за ним труд, душевные драмы и озарения тысяч ученых и инженеров, пот миллионов рабочих. Маркузе с горечью констатирует, что в современном западном обществе таких большинство и что в этом смысле пролетарий ничем не отличается от буржуа, средний интеллектуал - от продавца пылесосов. И владелец фирмы и негр-коридорный смотрят одни и те же телепрограммы, напевают одни и те же популярные мелодии, они - представители одной и той же культуры, называемой поп- или мас-культурой, хотя правильнее было бы ее обозначит как посткультура. Она поглотила классическую литературу, живопись, театр, переварила все и в итоге получилось мессиво, которое напоминает поп-артовские картины, где изображения Джоконды соседствуют с приклеенными на холст окурками. В этой «одномерной культуре» нет места Истине, Добру, Красоте - это для нее анахронизмы, пережиток феодализма, в ней есть только товар, который вовлекает в свое поле и поглощает все, политические взгляды отныне - товар, талант - товар, красивое лицо - товар, гениталии - товар, почки - товар, дети - товар… Парадигма товара все унифицирует, денежное исчисление все усредняет, разница между законом против наркотиков и партией героина здесь измеряется в долларах.
Маркузе называет мир «одномерных людей» «обществом без оппозиции». Здесь и вправду нет принципиальных противников этого строя, а если кое-кто и называет себя так, то с ним легко договориться. Для каждого есть своя цена - для одного портфель министра, для другого - престижная литературная премия. Ассортимент этого общества велик, недаром его называют «обществом потребления», однако, в полном согласии с законами диалектики, оно и самое бедное, ведь оно может предложить только товары и ничего кроме товаров… Свобода, которой это общество так кичится в общем-то иллюзорна, это свобода выбора между пепси - и кока-колой, демократической и республиканской партией, короче, между товарами примерно одного качества.
И откуда в этом мире появиться настоящей свободе, настоящим оппозиционерам, ведь властная элита здесь располагает мощнейшими механизмами подавления, скрытой идеологией, «растворенной» в кино, рекламе, шоу, сильной именно тем, что большинство людей этого общества искренне убеждены, что никакой идеологии в нем не имеется, что они живут в «свободном мире».
Маркузе, подобно другим франкфуртцам - например, Фромму, стремился постичь суть психологии этого «одномерного человека» и пришел к неутешительному выводу, что ее следует характеризовать как фашизоидный тип сознания. Его основные черты - ограниченность, самодовольство, ненависть к другому, непохожему, оригинальному. Всякая несхожесть сразу же включается в идеологический дискурс, начинает работать на него, становится товаром, поглощается - как, например, гомосексуализм или пацифизм. Примером такого государства «скрытого фашизма», где властвует агрессивное, ханжеское большинство для Маркузе и других франкфуртцев служили США.
В молодые годы Маркузе жил надеждой в изменение положения вещей, в революционный заряд «изгоев», «люмпенов», вышвырнутых на обочину в обществе потребления, в очистительную силу сюрреалистического, авангардистского искусства, предназначенного развеять пропагандистские чары, в действенность Великого Отказа от всех буржуазных ценностей. Но затем, после неудавшихся студенческих революций 60-х, он все больше и больше стал видеть будущее в черном цвете и постепенно отошел от политики и с головой погрузился в академическую науку. Однако его анализ общества «либерального тоталитаризма» стал классическим образцом современной критической социальной теории, с которой, может быть, не все согласны, но от которой все же невозможно просто так отмахнуться, так как она ставит, действительно, «больные» вопросы и указывает на реально существующие проблемы».
Послесловие к поминкам
При всем моем почти животном отвращении к российским либералам иногда становится их немножечко жаль.
Мало того, что вся эта созданная при их активном участии громадная политическая машина государства, действующая не по принципу верховенства закона, а исходя из политической целесообразности, вдруг стала работать против них же, так еще и лелеемая ими же демократия обернулась против ее воспевателей.
Бывает в жизни так, что на какое-то время забываешь о своих принципах, даже в какой-то степени поступаешься ими – иногда ради достижения согласия и мира, а временами, напротив, для сплочения сил в борьбе с общим противником. Но наступает момент, когда действовать так становится невыносимо, и узел, связывающий несоединимое, разрывается. И чувствуешь после этого не горечь утраты, а освобождение от ранее связывавших тебя пут.
Оценка событий октября 1993-го и является такой лакмусовой бумажкой, проверяющей, кто друг, кто враг, а кто так.
20-летие расстрела российской демократии прошло на прокремлевских телеканалах на редкость (и радость) спокойно. Если ранее, особенно в благословляемые либералами 90-е, любая телепрограмма о тех событиях была наполнена ядовитой злобой к недобитым красно-коричневым совкам, а последних даже если и приглашали в студию, то лишь как декорацию, то 20 лет спустя картина стала иной. Впервые!
Я стараюсь не смотреть зомбоящик, поэтому не могу претендовать на всеобъемлющую оценку всех выпущенных в эфир материалов, но то, что мне удалось посмотреть, носило характер попытки рассмотреть произошедшее в октябре 93-го спокойно и по возможности объективно.
Показателен в этом плане показанный 3 октября по НТВ документальный фильм Владимира Чернышева «Белый дом, черный дым». Впервые, наверное, в эфире федерального канала открыто говорилось о том, что ни один погибший в те дни не был убит из оружия, находившегося в Белом доме, что бойцы спецназа, погибшие в Останкино, никак не могли быть убиты выстрелами с улицы, что прорыв цепи милицейского оцепления 3 октября 93-го был похож на спланированную провокацию, что Ельцин в своем телеобращении сразу после расстрела парламента лгал от начала до конца…
И все это после 20-летнего агрессивного вранья о красно-коричневом мятеже и попытке коммунистического реванша.
Видать, надоело новой поросли журналистов довольствоваться навязанными 20 лет назад либеральными стереотипами, которые на поверку оказались насквозь лживыми. И совершенно естественно ради объективности обращаться к первоисточникам – непосредственным участникам обороны Дома Советов: депутатам или рядовым защитникам – неважно.
Ведь как бы мы сегодня ни плевались при слове «демократия», страна худо-бедно 22 года прожила в режиме провозглашения приоритета именно демократических ценностей. И свободы слова в том числе. А свобода – одна на всех. И для либералов, и для красно-коричневых. Кто прав, пусть рассудит зритель, читатель, слушатель. И замелькали на телеэкранах Бабурин и Алкснис, Константинов и Шурыгин. Не говоря уже о Руцком и Хасбулатове, без участия которых не обходился ни один сюжет на данную тему. И это лишь территория оккупации – телеэфир. А уж что говорить об Интернете – территории свободы.
Удивительно, но вот именно этот принцип всеобщности свободы был всегда ненавистен российским либералам как тогда, так и сейчас. Защитите нас от проклятой Конституции (Ахеджакова, 1993 г.), проворонили Гитлера со своей демократией (Сатаров, 1996), никакой свободы врагам свободы (Собчак, 2013).
Мерзко, хотя в то же время и забавно было читать и слушать все эти вопли либералов на их медиа-территории. Еще чуть-чуть, и начнут призывать остановить весь этот кажущийся красно-коричневый ренессанс люто ненавидимого ими же Путина, чье помилование после свержения они уже сегодня рассматривают на определённых условиях (Пионтковский).
Но Путин промолчал. И правильно сделал. Иногда лучше молчать, чем говорить. Например, на поминках. Хотя если учесть, что пределы свободы слова у нас определяются волей одного человека, отвечающего за всё, то можно предположить, что в окружении этого человека, а может быть и в его голове созрела-таки мысль о том, что необходимо откреститься от ельцинских преступлений. Но при этом продолжать политику, начатую при своем предшественнике. Ведь ставшая камнем преткновения между Верховным Советом и Ельциным и приведшая в конечном счете к пролитию крови в октябре 93-го приватизация, развивается сегодня по ельцинско-чубайсовскому варианту, а попытки ее пересмотра недопустимы, о чем не раз публично говаривал нацлидер. Вроде бы и овцы (российское народонаселение) целы, и волки (правящий чиновничье-олигархический клан) сыты. Но вот волкам хочется все больше и больше, а овцы тоже хотят жить сыто и спокойно, не оглядываясь на волчьи зубы. Метания между этими двумя субъектами и может привести Путина прямиком в очередной ипатьевский дом. Потому как коммуно-фашизм Баркашова-Макашова-Анпилова был (и остается) всего лишь либеральным жупелом (ведь ни тот, ни другой, ни третий во власти не были и даже при гипотетической победе Верховного Совета не оказались бы у руля), а вот методы агрессивного либерализма хорошо известны – раздавите гадину, мешающую НАМ свободно жить.
В очередной раз убеждаюсь, что российским либералам подлинная демократия не нужна. Что свою тоталитарную идеологию они способны навязать не в конкурентной политической борьбе, а лишь опираясь на государственный аппарат насилия, к которому апеллируют даже сегодня, находясь по отношению к этому государству как бы в оппозиции.
Хорошо бы сегодняшним искренним сторонникам обаятельного и незапятнанного Алексея Навального повнимательнее приглядеться к его фигуре. Не вылезают ли из-за его спины хорошо знакомые свиные рыла, испачканные в гари и крови? Не преподнесут ли они нам такую «демократию», по сравнению с которой сегодняшняя власть жуликов и воров покажется нам лишь мягкой формой семейного насилия?
Когда-то это была аксиома либерализма — свобода означала неотчуждаемый суверенитет личности. Вы являлись своей собственностью. Вы могли сдать себя в аренду работодателю на ограниченный период и по взаимно согласованной цене, но ваше право собственности на себя не могло быть ни куплено, ни продано. На протяжении двух столетий эта либеральная, индивидуалистическая точка зрения легитимизировала капитализм как «естественную» систему, населённую свободными людьми.
Способность отделить забором часть своей жизни и оставаться суверенным и самостоятельным внутри этих границ была самой важной частью либеральной концепции свободного человека, а также его или её отношений с общественной сферой. Чтобы пользоваться свободой, индивидуумам была нужна безопасная гавань, внутри которой они могли развиваться как настоящие личности, прежде чем вступать в отношения — и сделки — с остальными. Сформировавшись, наша личность могла расти благодаря коммерции и промышленности, то есть сетям сотрудничества между нашими личными гаванями, которые строились и перестраивались для удовлетворения наших материальных и духовных нужд.
Однако границу, отделяющую нашу личность от внешнего мира, то есть границу, на основе которой либеральный индивидуализм создал свою концепцию автономности, индивидуального суверенитета, а в конечном итоге свободы, оказалось невозможно сохранить. Первая брешь в этой границе возникла, когда промышленные товары вышли из моды, а им на смену пришли бренды, захватившие внимание, чувства и желания общества. Спустя короткое время бренды совершили новый радикальный поворот, наделив предметы свойствами «личности».
Как только бренды обрели качества личности (а это сильно повысило лояльность потребителей и, соответственно, прибыли), люди почувствовали необходимость представлять себя брендами. Сегодня, когда коллеги, работодатели, клиенты, недоброжелатели и «друзья» постоянно следят за нашей жизнью в онлайне, мы находимся под непрерывным давлением — превратиться в набор дел, картинок и качеств, которые бы соответствовали привлекательному, хорошо продаваемому бренду. Личное пространство, которое так важно для автономного развития аутентичного я (а именно такое я делает неотчуждаемым индивидуальный суверенитет), сейчас практически испарилось. Исчезает сама естественная среда обитания либерализма.
В этой среде чёткая граница между частной и общественной сферой отделяет ещё и досуг от работы. Но не надо быть радикальным критиком капитализма, чтобы увидеть, что право на время, когда человек не продаётся, тоже испарилось.
Контекст
Когда власть делили, нас позвать забыли
NoonPost 21.09.2017Порядок против либерализма
Slate.fr 19.01.2016Образованная молодежь бежит из России
Tages Anzeiger 11.04.2018Российская молодежь по стойке «смирно»
Le Figaro 27.12.2017Ох уж эта молодежь
Tygodnik Powszechny 23.07.2017Взгляните, например, на молодёжь, которая оказывается в сегодняшнем мире. Большинство из тех, у кого нет трастовых фондов или щедрых незаработанных доходов, попадают в итоге в одну из двух категорий. Многие обречены на труд по контрактам, не гарантирующим занятость (zero-hour contracts), за зарплаты, которые так малы, что им приходится работать все свободное время, чтобы свести концы с концами. Любые разговоры о личном времени, пространстве или свободе для них становятся оскорбительными.
Если им повезёт настолько, что их пригласят на собеседование (или даже возьмут на работу), работодатель сразу же подчеркнёт, что они легко заменимы: «Мы хотим, чтобы вы были верными себе, чтобы вы следовали свои чувствам, даже если это означает, что нам придётся вас уволить!». Именно поэтому они удваивают усилия по открытию тех «чувств», которые понравятся будущим работодателям, и по поиску того мифического «истинного» я, которое, как им говорят начальники, находится где-то у них внутри.
Этот квест не знает границ и пределов. Джон Мейнард Кейнс однажды сделал знаменитое сравнение — он привёл в пример конкурс красоты, объясняя, почему никогда невозможно узнать «подлинную» стоимость акций. Участники фондового рынка не заинтересованы в выяснении, кто из конкурсантов красивее. Их решение базируется на прогнозах, кого сочтёт самой красивой усреднённое мнение, и что, согласно этому усреднённому мнению, является усреднённым мнением: возникает ситуация кошек, которые охотятся за собственными хвостами.
Конкурс красоты Кейнса проливает свет на сегодняшнюю трагедию многих молодых людей. Они пытаются выяснить, какое из их потенциальных «истинных» я будет воспринято как наиболее привлекательное усреднённым мнением тех, кто формирует общественное мнение. Одновременно они стараются сфабриковать это «истинное» я в онлайне и офлайне, на работе и дома, вообще везде и всегда. Возникли целые индустрии советников и коучей, а также различные экосистемы субстанций и самопомощи, чтобы провести их через этот квест.
Ирония судьбы заключается в том, что либеральный индивидуализм, похоже, проиграл тоталитаризму, который не является ни фашистским, ни коммунистическим, но который вырос из его же собственных успехов в легитимизации нашествия брендов и превращения в товар нашего личного пространства. Для победы над этим тоталитаризмом, то есть для спасения либеральной идеи свободы как индивидуального суверенитета, может потребоваться всеобъемлющая реконфигурация прав собственности на орудия производства, дистрибуции, сотрудничества и коммуникаций, которые всё чаще обретают электронную форму.
Не будет ли это прекрасным парадоксом, если спустя 200 лет после рождения Карла Маркса, мы решим, что для спасения либерализма нам надо вернуться к идее, что свобода требует прекращения безудержной коммодификации (то есть превращения всего в товар) и обобществления прав собственности на средства производства?
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Один российский сенатор (!) предложил недавно уголовно преследовать инакомыслящих за «оправдание» сталинизма-тоталитаризма. Этот факт, что называется, вопиёт, ведь из него следует, что на самом верху в некоторых головах царит самый настоящий бардак. Мы понимаем, конечно, что он царит в либеральных головах, но от этого не легче.
Чтобы приступить к лечению наших либералов, надо понять, в чём заключается «положительная программа» либерализма, то есть самооправдание либерала в его собственных глазах. В идейном смысле она достаточно проста и (говоря научным стилем) вытекает из «прогрессивного» позитивистского линейного взгляда на исторический процесс. Если мы согласимся, что мир развивается «позитивно и линейно», то придётся согласиться и с существованием лидеров прогресса — «цивилизованных народов», а все остальные народы автоматически попадают в «развивающиеся», отсталые и даже варварские и дикие. Кстати, термины «развитые» и «развивающиеся» страны общепризнанны «мировым сообществом», и никого это не смущают, хотя, если вдуматься, от них попахивает расизмом.
Из позитивистского «научного» постулата либералами делается политический вывод, о котором они не всегда говорят, но часто проговариваются, когда ситуация становится горячей, как на Украине, что «западная цивилизация», и в лице своей бандеровской марионетки, всегда права. Что бы она ни делала, как бы ни убивала на Украине «пророссийских сепаратистов», даже детей, потому что «западная цивилизация» всегда права по отношению к отсталым народам и «варварам», в данном случае русским. Заметим, что эти определения российского народа стали общим местом у бандеровцев, но западный слух это нисколько не режет.
Небезызвестный «политолог» Латынина с «Эха» прямо заявила, что западная цивилизация должна противостоять «варварам» с Ближнего Востока, даже если это беженцы, спасающиеся от ужасов войны.
Почему? Очень просто: потому что «цивилизация» усиливается за счёт «варваров» и движет вперёд дело «мирового прогресса». Поэтому любое цивилизованное зверство оправдывается либералами тем, что оно, так или иначе, служит делу «прогресса человечества», который выступает, таким образом, настоящим кровавым идолом либерализма. Соответственно, любой успех «варваров» наносит ущерб не только отдельным «цивилизованным» странам, но и делу "мирового прогресса".
Поэтому Западом оправдываются все «цивилизованные» сукины сыны, все их преступления против «недоцивилизованных» народов и стран, то есть ещё не контролируемых Западом, поскольку они действуют, в конечном итоге, в интересах «западной цивилизации» и «мирового прогресса». Поэтому для «мирового сообщества» «цивилизованные» кровь и слёзы безмерно ценнее любых не европейских и не американских. Поэтому наш либерал всегда готов вычистить сапоги европейскому либералу, по словам Ф.М. Достоевского, токмо ради «прогресса человечества».
Хотя линейная позитивистская историческая концепция — это не более чем один из самых ранних проевропейских взглядов на исторический процесс, а в политическом отношении просто идеологическая диверсия, она всё ёщё господствует в «научном мировом сообществе». Альтернативная цивилизационная историческая концепция, представленная, в частности, историками с мировыми именами Арнольдом Тойнби и Львом Гумилёвым, третируется и шельмуется либеральным общественным мейнстримом как ненаучная, хотя именно она позволяет гармонизировать международные отношения.
Если отвлечься от либеральных прогрессивно-позитивистских спекуляций, а привлечь цивилизационный и другие взгляды на историю, то придётся признать, что диктаторские режимы были, есть и будут: они неизбежно следуют за периодами хаоса и распада общества, после смут, расколов и революций. В Древнем мире диктатуры, демократии и олигархии всегда соседствовали друг другу, и Аристотель не видел особых преимуществ ни у одной из этих форм общества: все они хороши по-своему.
Сегодня модно называть диктатуры «тоталитарными», но суть дела от этого не меняется — это всё равно диктат определённой идеологии, и можно говорить лишь о степени технологичности её осуществления. В этом смысле, диктат либеральной «демократической» идеологии в мире является сегодня так же тоталитарным.
Между прочим, Карл Маркс, видимо, понимая историческую данность диктатуры, оснастил свою теорию построения коммунистического «царства свободы» концепцией «диктатуры пролетариата». И действительно, именно благодаря этой диктатуре российские марксисты сумели преодолеть хаос после революционного переворота 1917 года (социалистической / коммунистической революции), удержать за собой власть и сохранить целостность России, хотя бы советском виде. Поэтому обвинять Сталина и его большевиков в «диктатуре пролетариата» и в «тоталитаризме» просто глупо.
С другой стороны, термин «тоталитаризм», то есть абсолютная тотальная власть, имеет западноевропейское происхождение, а именно гитлеровское. Именно Гитлер кричал на весь мир о тотальной войне с Россией, он вообще любил страшные и предельные эпитеты, в данном случае они означали войну с Советской Россией на уничтожение.
Где-то в конце ХХ века эпитет «тоталитарный» взяли на вооружение либеральные политологи, причём опять с антироссийскими целями. Чтобы идеологически поставить на одну доску Гитлера и Сталина, они объединили их звучным именем «тоталитарные диктаторы». В этом, видимо, сказывается европейская любовь к ярким оскорблениям своих политических противников: они всегда у них «кровавые палачи» и «преступные режимы», а европейцы на таком фоне предстают, естественно, в белых штанах.
В действительности, за тоталитарными обвинениями скрывается большая идеологическая ложь. Если стать на эту точку зрения, то современный Запад уже превзошёл в тоталитарности своей пропаганды и Гитлера, и Сталина, об этом говорят, хотя бы, разоблачения электронной слежки спецслужб США Сноуденом, откровения американских «экономических убийц», практика тайных тюрем ЦРУ и узаконенные (!) пытки заключённых.
При этом надо иметь в виду, что Гитлер — это ультранационалистическая диктатура, продукт «национальной революции», а Сталин — диктатура пролетариата, продукт интернациональной социалистической революции, почувствуйте разницу. Ведь это такая разница, которая сделала их смертельными врагами.
Заметим, что на Украине в феврале 2014 года произошла именно «национальная революция», по утверждениям её апологетов, и сегодня мы воочию наблюдаем диктаторские и тотальные пропагандистские черты у победившего бандеровского режима, который, набравшись «достоинства», обозвал своих политических противников «колорадами», «сепарами», «донбаунами» и «лугандонами».
Эти унизительные и обесчеловечивающие клички говорят не просто о бандеровской диктатуре, но бандеровско-нацистской. Что не удивительно: она имеет одинаковые с гитлеровской диктатурой корни в «национальной революции». Причём абсолютизм бандеровцев в информационно-культурной сфере дошёл до идиотизма, вроде составления международных «белых» и «чёрных» списков по критерию «украинскости» (бандеровщины).
Только внешнее давление со стороны Европы заставляет бандеровский режим соблюдать хоть какие-то приличия, и маскировать гитлеровские кресты своих Шухевичей, бесчеловечные намерения в отношении своих противников. Примечательно, что Рада приняла закон о «декоммунизации», осуждающий вообще тоталитаризм, но профашистские партии Киевом нисколько не преследуются, что только подтверждает его нацизм гитлеровского толка. Кстати, Гитлер тоже подписался бы под «декоммунизацией», здесь Порошенко достиг поставленной нацизмом цели.
…Из этого следует, что в «тоталитарном вопросе» здравый смысл и логика «не отдыхают», как иногда говорят обозреватели, они сознательно игнорируются и Европой, и Америкой. Чтобы доказать это миру, нужно показать нищету либеральной идеологии, её тоталитаризм, и повернуться лицом к нормальному, действительно общечеловеческому цивилизационному взгляду на историю, отправив на свалку истории линейный позитивизм.
P.S. Несколько фото для иллюстрации практических технологий.
"Парад зомби", живые мертвецы. Молодежь, насмотревшись соответствующей кино и телепродукции, начитавшись книг про вампиров, зомбаков и орков, протестив "безобидные и забавные" игровые приложения, массово готовится к "могиле". Шутейно, конечно, это ведь так забавно - копировать героев навязанных полюбившихся фильмов и книг.
И это не Украина, Карл, это Питер, культурная столица России.
Один российский сенатор (!) предложил недавно уголовно преследовать инакомыслящих за «оправдание» сталинизма-тоталитаризма. Этот факт, что называется, вопиёт, ведь из него следует, что на самом верху в некоторых головах царит самый настоящий бардак. Мы понимаем, конечно, что он царит в либеральных головах, но от этого не легче.
Чтобы приступить к лечению наших либералов, надо понять, в чём заключается «положительная программа» либерализма, то есть самооправдание либерала в его собственных глазах. В идейном смысле она достаточно проста и (говоря научным стилем) вытекает из «прогрессивного» позитивистского линейного взгляда на исторический процесс. Если мы согласимся, что мир развивается «позитивно и линейно», то придётся согласиться и с существованием лидеров прогресса - «цивилизованных народов», а все остальные народы автоматически попадают в «развивающиеся», отсталые и даже варварские и дикие. Кстати, термины «развитые» и «развивающиеся» страны общепризнанны «мировым сообществом», и никого это не смущают, хотя, если вдуматься, от них попахивает расизмом.
Из позитивистского «научного» постулата либералами делается политический вывод, о котором они не всегда говорят, но часто проговариваются, когда ситуация становится горячей, как на Украине, что «западная цивилизация», и в лице своей бандеровской марионетки, всегда права. Что бы она ни делала, как бы ни убивала на Украине «пророссийских сепаратистов», даже детей, потому что «западная цивилизация» всегда права по отношению к отсталым народам и «варварам», в данном случае русским. Заметим, что эти определения российского народа стали общим местом у бандеровцев, но западный слух это нисколько не режет.
Небезызвестный «политолог» Латынина с «Эха» прямо заявила, что западная цивилизация должна противостоять «варварам» с Ближнего Востока, даже если это беженцы, спасающиеся от ужасов войны.
Почему? Очень просто: потому что «цивилизация» усиливается за счёт «варваров» и движет вперёд дело «мирового прогресса». Поэтому любое цивилизованное зверство оправдывается либералами тем, что оно, так или иначе, служит делу «прогресса человечества», который выступает, таким образом, настоящим кровавым идолом либерализма. Соответственно, любой успех «варваров» наносит ущерб не только отдельным «цивилизованным» странам, но и делу "мирового прогресса".
Поэтому Западом оправдываются все «цивилизованные» сукины сыны, все их преступления против «недоцивилизованных» народов и стран, то есть ещё не контролируемых Западом, поскольку они действуют, в конечном итоге, в интересах «западной цивилизации» и «мирового прогресса». Поэтому для «мирового сообщества» «цивилизованные» кровь и слёзы безмерно ценнее любых не европейских и не американских. Поэтому наш либерал всегда готов вычистить сапоги европейскому либералу, по словам Ф.М. Достоевского, токмо ради «прогресса человечества».
Хотя линейная позитивистская историческая концепция - это не более чем один из самых ранних проевропейских взглядов на исторический процесс, а в политическом отношении просто идеологическая диверсия, она всё ёщё господствует в «научном мировом сообществе». Альтернативная цивилизационная историческая концепция, представленная, в частности, историками с мировыми именами Арнольдом Тойнби и Львом Гумилёвым, третируется и шельмуется либеральным общественным мейнстримом как ненаучная, хотя именно она позволяет гармонизировать международные отношения.
Если отвлечься от либеральных прогрессивно-позитивистских спекуляций, а привлечь цивилизационный и другие взгляды на , то придётся признать, что диктаторские режимы были, есть и будут: они неизбежно следуют за периодами хаоса и распада общества, после смут, расколов и революций. В Древнем мире диктатуры, демократии и олигархии всегда соседствовали друг другу, и Аристотель не видел особых преимуществ ни у одной из этих форм общества: все они хороши по-своему.
Сегодня модно называть диктатуры «тоталитарными», но суть дела от этого не меняется - это всё равно диктат определённой идеологии, и можно говорить лишь о степени технологичности её осуществления. В этом смысле, диктат либеральной «демократической» идеологии в мире является сегодня так же тоталитарным.
Между прочим, Карл Маркс, видимо, понимая историческую данность диктатуры, оснастил свою теорию построения коммунистического «царства свободы» концепцией «диктатуры пролетариата». И действительно, именно благодаря этой диктатуре российские марксисты сумели преодолеть хаос после революционного переворота 1917 года (социалистической / коммунистической революции), удержать за собой власть и сохранить целостность России, хотя бы советском виде. Поэтому обвинять Сталина и его большевиков в «диктатуре пролетариата» и в «тоталитаризме» просто глупо.
С другой стороны, термин «тоталитаризм», то есть абсолютная тотальная власть, имеет западноевропейское происхождение, а именно гитлеровское. Именно Гитлер кричал на весь мир о тотальной войне с Россией, он вообще любил страшные и предельные эпитеты, в данном случае они означали войну с Советской Россией на уничтожение.
Где-то в конце ХХ века эпитет «тоталитарный» взяли на вооружение либеральные политологи, причём опять с антироссийскими целями. Чтобы идеологически поставить на одну доску Гитлера и Сталина, они объединили их звучным именем «тоталитарные диктаторы». В этом, видимо, сказывается европейская любовь к ярким оскорблениям своих политических противников: они всегда у них «кровавые палачи» и «преступные режимы», а европейцы на таком фоне предстают, естественно, в белых штанах.
В действительности, за тоталитарными обвинениями скрывается большая идеологическая ложь. Если стать на эту точку зрения, то современный Запад уже превзошёл в тоталитарности своей пропаганды и Гитлера, и Сталина, об этом говорят, хотя бы, разоблачения электронной слежки спецслужб США Сноуденом, откровения американских «экономических убийц», практика тайных тюрем ЦРУ и узаконенные (!) пытки заключённых.
При этом надо иметь в виду, что Гитлер - это ультранационалистическая диктатура, продукт «национальной революции», а Сталин - диктатура пролетариата, продукт интернациональной социалистической революции, почувствуйте разницу. Ведь это такая разница, которая сделала их смертельными врагами.
Заметим, что на Украине в феврале 2014 года произошла именно «национальная революция», по утверждениям её апологетов, и сегодня мы воочию наблюдаем диктаторские и тотальные пропагандистские черты у победившего бандеровского режима, который, набравшись «достоинства», обозвал своих политических противников «колорадами», «сепарами», «донбаунами» и «лугандонами».
Эти унизительные и обесчеловечивающие клички говорят не просто о бандеровской диктатуре, но бандеровско-нацистской. Что не удивительно: она имеет одинаковые с гитлеровской диктатурой корни в «национальной революции». Причём абсолютизм бандеровцев в информационно-культурной сфере дошёл до идиотизма, вроде составления международных «белых» и «чёрных» списков по критерию «украинскости» (бандеровщины).
Только внешнее давление со стороны Европы заставляет бандеровский режим соблюдать хоть какие-то приличия, и маскировать гитлеровские кресты своих Шухевичей, бесчеловечные намерения в отношении своих противников. Примечательно, что Рада приняла закон о «декоммунизации», осуждающий вообще тоталитаризм, но профашистские партии Киевом нисколько не преследуются, что только подтверждает его нацизм гитлеровского толка. Кстати, Гитлер тоже подписался бы под «декоммунизацией», здесь Порошенко достиг поставленной нацизмом цели.
…Из этого следует, что в «тоталитарном вопросе» здравый смысл и логика «не отдыхают», как иногда говорят обозреватели, они сознательно игнорируются и Европой, и Америкой. Чтобы доказать это миру, нужно показать нищету либеральной идеологии, её тоталитаризм, и повернуться лицом к нормальному, действительно общечеловеческому цивилизационному взгляду на историю, отправив на свалку истории линейный позитивизм.
