Карен хорни психология женщины читать онлайн. К хорни психология женщины. Взгляды Карен Хорни на психологию женщины претерпели значительные изменения в процессе ее творчества, начиная от полной поддержки теории психоанализа З. Фрейда и заканчивая ее глубо

Int. J. Psycho-Anal., VII (1926)

В некоторых своих последних работах Фрейд со всей большей озабоченностью обращает внимание на определенную односторонность наших аналитических исследований. Я имею в виду тот факт, что до недавнего времени объектом психоанализа преимущественно являлось сознание мужчин и мальчиков.

Причина очевидна. Психоанализ - творение мужского гения, и почти все, кто развивал его идеи, тоже были мужчинами. Естественно и закономерно, что они были ориентированы на изучение сущности мужской психологии и понимали больше в развитии мужчины, чем женщины.

Тем не менее, важный шаг к пониманию специфики женской психологии был сделан самим Фрейдом, открывшим существование зависти к пенису. Вскоре, в работе Ван Офюйзена и Абрахама было показано, какую большую роль играет этот фактор в развитии женщины и в формировании у нее невроза. Причина зависти к пенису была раскрыта сравнительно недавно, в гипотезе о фаллической фазе, утверждающей, что в период инфантильной генитальной организации у обоих полов только одному половому органу, а именно мужскому, придается важное значение. Именно это и отличает инфантильную генитальную организацию от взрослой, окончательной. Согласно этой гипотезе, клитор понимается как фаллос, и мы полагаем, что первоначально и мальчики, и девочки считают их равноценными.

Фаллическая фаза частично способствует дальнейшему психосексуальному развитию девочки и частично его тормозит. Хелен Дейч в своих работах продемонстрировала в основном тормозящий эффект. Она придерживается мнения, что при включении каждой новой функции, то есть в начале пубертата, а затем - при вступлении в активную половую жизнь, наступлении беременности и рождения ребенка, эта фаллическая фаза вновь реактивируется и ее приходится преодолевать каждый раз, чтобы сохранить именно женскую полоролевую установку. Фрейд расценивает это влияние как позитивное, так как считает, что только зависть к пенису и ее преодоление рождают стремление иметь ребенка и таким образом формируют потребность в любви, основанную на любви к отцу.

Возникает вопрос: дает ли нам эта гипотеза возможность расширить наши прежние представления о развитии женщины, которые и сам Фрейд считает неудовлетворительными и неполными? Для науки бывает весьма полезно бросить свежий взгляд на давно известные факты. Иначе возникает опасность, что мы невольно будем продолжать попытки укладывать все новые и новые наблюдения в старые схемы.

Новая точка зрения, о которой я хотела бы поговорить, возникла у меня под влиянием некоторых философских эссе Георга Симмеля. Он высказывает и развивает идею, которая, особенно с женской точки зрения, такова: вся наша цивилизация - маскулинная цивилизация. Государство, законы, мораль, религия и наука - все это творение мужчин. Симмель не только останавливается, как другие авторы, на выводе об униженном положении женщины, но и углубляет свою мысль: «Искусство, патриотизм, мораль вообще и социальные идеи в частности, справедливость в ее обыденном понимании и объективность научных теорий, энергия и глубина жизни - все эти категории по своей сути и содержанию принадлежат человечеству в целом. Но по своему реальному историческому наполнению - они мужские насквозь. Предположим, что все эти ценности, рассматриваемые как абсолютные, мы определим единственным словом «объективные». Тогда мы обнаружим, что во всей истории человечества решающей силой обладает равенство: «объективный-мужской».

Симмель полагает, что причина, по которой так трудно признать этот исторический факт, состоит в том, что сами мерки, которыми человечество оценивает женскую и мужскую природу, «не естественные, проистекающие из разницы между полами, но по самой своей сути - мужские... Мы не можем поверить в чисто человеческую цивилизацию, в которую не входит вопрос пола, по той простой причине, что самой постановке этого вопроса предшествует реально существующее, так сказать, наивное, отождествление понятий «человек» и «мужчина», понятий, для которых во многих языках не используется даже двух разных слов. Оставим пока разговор о том, является ли маскулинный характер нашей цивилизации необходимым следствием природы полов или только следствием превосходства мужчины в силе, что, собственно, никак не связано с цивилизованностью. Во всяком случае, именно в маскулинности нашей цивилизации причина того, что в самых различных областях деятельности любые незначительные успехи презрительно называют «женскими», а выдающиеся достижения женщин уважительно именуют «мужскими».

Как любая наука и любые ценности, так и психология женщин рассматривается только с точки зрения мужчин. При этом, исходя из своего преимущественного положения, мужчины неизбежно приписывают объективность своему субъективному, аффективному отношению к женщинам. Психология женщин, по Делиусу, предназначается лишь для обслуживания желаний и разочарований мужчин.

Отметим еще один очень важный момент этой ситуации: женщины действительно приспосабливаются к желаниям мужчин и принимают эту адаптацию за свою истинную природу. Они видят (или раньше видели) себя такими, какими хотят их видеть мужчины, бессознательно усваивая подсказку мужской мысли.

Если нам ясна степень, до которой все наше существование, образ мыслей и действий приспособлены к меркам мужчин, то нам должно быть понятно, как трудно отдельному мужчине и отдельной женщине от них отойти.

Вопрос состоит в том, насколько сильно, делая женщину объектом исследования, аналитическая психология подпадает под власть этого образа мышления; до какой степени она еще не преодолела ту фазу, на которой предметом откровенного исследования могло быть только мужское развитие. Другими словами, насколько эволюция женщин в современном психоанализе изучалась по мужским меркам, и насколько сильно в результате этого искажены представления об истинной природе женщин.

Если посмотреть на обсуждаемый предмет с этой точки зрения, то нас просто поразит, что существующие в психоанализе представления о развитии женщин (независимо от того, верны они или нет) ни на йоту не отличаются от типичных представлений мальчиков о девочках.

С эволюцией взглядов мальчиков мы знакомы. Поэтому я изложу их кратко, а для сравнения в соседнем столбце помещу современные научные взгляды на женское развитие.

Сверхточные совпадение взглядов мальчика с научными еще не означает их истинности, хотя я не исключаю, что инфантильная генитальная организация девочки действительно может быть так потрясающе похожа на инфантильную генитальную организацию мальчика, как это считалось до сих пор.

Но, думаю, было бы целесообразно рассмотреть и иные возможности. Мы, например, можем последовать за ходом мысли Георга Симмеля и спросить: возможно ли, чтобы женская адаптация к мужскому представлению о ее психике имела место в столь раннем возрасте и до такой степени, чтобы полностью подавить собственную природу маленькой девочки? Позднее я вернусь к тому моменту в детстве девочки, когда, как мне кажется, действительно происходит «заражение» мужской точкой зрения. Но мне совершенно неясно, как все, дарованное девочке природой, может быть поглощено адаптацией к мужской точке зрения без всякого следа. Таким образом, мы должны рассмотреть вопрос - не является ли отмеченный мной удивительный параллелизм инфантильных и научных взглядов лишь выражением односторонности наших наблюдений, сделанных с мужской точки зрения.

Естественно, такое предположение немедленно вызывает внутренний протест, так как мы тут же напоминаем себе о твердой почве практического опыта, на которой основывались все психоаналитические исследования. Но в то же время наши научные знания говорят нам, что эта почва не всегда надежна, ибо опыт по самой своей природе содержит субъективный фактор. Наш исследовательский опыт базируется на материале, который пациенты выносят на анализ в виде свободных ассоциаций, снов, фантазий и симптомов, а также на наших интерпретациях этого материала и заключениях, выводимых нами из этого же материала. Следовательно, даже в тех случаях, когда психоанализ применяется корректно, всегда есть вероятность существования разных вариантов интерпретации и обобщения.

Если мы попытаемся освободить наше сознание от маскулинного способа мышления, почти все проблемы женской психологии предстанут в новом свете.

Первое, что поражает - это то, что в основу психоаналитической концепции было положено различие между полами в строении гениталий и при этом другое величайшее различие, а именно - различие ролей мужчин и женщин в воспроизводстве потомства, не рассматривалось вообще.

Влияние мужской точки зрения на концепцию материнства наиболее ясно сказалось в исключительно блестящей генитальной теории Ференци. По его мнению, реальное побуждение к коитусу (его истинное, первичное значение для обоих полов) состоит в стремлении вернуться в материнское чрево. Во время периода соперничества мужчина завоевывал привилегию снова проникнуть в матку, хотя бы посредством своих гениталий. Женщина, изначально находившаяся в подчиненном положении, была вынуждена приспособиться к созданной природой ситуации и была обеспечена определенной компенсацией. Она должна была «довольствоваться» суррогатами фантазий и, главное, вынашиванием ребенка, чье блаженство она разделяет. Самое большее, что ей «позволяется» - это разве что только при родах испытать наслаждение, в котором отказано мужчине.

Согласно этому взгляду, положение женщины - не из приятных. У нее отсутствуют первичные побуждения к половому акту, или, по крайней мере, она лишена права его прямого, пусть даже частичного, совершения. Если это так, то стремление к половому акту и удовольствие во время него у нее должно быть гораздо ниже, чем у мужчины. Она ведь может наслаждаться только косвенным, непрямым образом - удовлетворяя до некоторой степени первичное стремление: частично окольным путем мазохистской конверсии и частично отождествляясь с ребенком, которого она может зачать. Однако, все это - только «компенсаторные механизмы». Единственно, в чем у нее преимущество перед мужчиной - в очень сомнительном удовольствии от акта деторождения.

И тут я как женщина изумляюсь: а материнство? А блаженное сознание во время беременности, что в тебе заключена новая жизнь? А несказанное счастье предвкушения появления нового человека? А радость, когда он, наконец, появляется и ты первый раз держишь его в руках? А глубокое наслаждение и удовлетворение от кормления грудью и счастье от того, что он нуждается в твоей любви и заботе?

В беседе Ференци выразил мнение, что в начальный период [психосексуального - М. Р.] конфликта, который так печально кончается для женщины, самец как победитель навязывает ей бремя материнства, включая все, что с ним связано.

Конечно, с точки зрения социальной борьбы материнство может рассматриваться как бремя. В наше время это действительно некая «помеха», но весьма сомнительно, чтобы это было так в те времена, когда человек был ближе к природе.

Более того, мы и зависти к пенису приписываем биологическое происхождение, а не социальное. Без всяких рассуждений мы утверждаем, что чувство социального неравенства появляется у женщины как рационализация зависти к пенису.

А ведь с чисто биологической точки зрения, в материнстве или в способности к нему женщина имеет неоспоримое, но почему-то не принимаемое в расчет, физиологическое преимущество. На бессознательном уровне знание об этом преимуществе содержится в психике мужчин и нашло наиболее ясное отражение в сильнейшей зависти мальчиков к материнству. Мы знакомы с этой завистью как таковой, но она вряд ли рассматривается должным образом в ее динамике. Когда начинаешь проводить сеансы психоанализа у мужчин после достаточно долгой практики среди женщин, сперва просто поражаешься, как сильна зависть мужчин к беременности, деторождению и материнству, к женской груди и кормлению грудью.

В свете этого наблюдения, естественно было заинтересоваться, не происходит ли бессознательной интеллектуализации этого мужского стремления, а именно - в обесценивании ими материнства? Они могут рассуждать, например, так: женщина на самом деле попросту желает пенис; а когда все сказано и сделано, материнство только лишнее бремя, которое затрудняет борьбу за существование, и мужчина должен радоваться, что ему не надо его нести.

Когда Хелен Дейч пишет, что комплекс маскулинности у женщины играет большую роль, чем комплекс феминности у мужчины, она, вероятно, не принимает во внимание, что зависть мужчины имеет гораздо большие возможности для успешной сублимации, чем зависть девочки к пенису, и что именно эта зависть служит одной (а возможно - главной) из движущих сил, побуждающих мужчин к созданию культурных ценностей.

Сама наша речь, наш язык указывают нам на этот источник продуктивности в культуре. В исторические времена, как мы знаем, эта продуктивность была несравненно выше у мужчин, чем у женщин. Можно высказать предположение, что невероятное напряжение мужского порыва в любой области творчества исходит именно от чувства, что он играет сравнительно малую роль в сотворении живых существ, и именно это постоянно подталкивает его к сверхкомпенсации в иных достижениях.

Если мы правы, установив эту связь, мы сталкиваемся с вопросом, почему же у женщины нет соответствующего импульса для компенсации своей зависти к пенису? Есть две возможности: или зависть женщины уж очень мала по сравнению с мужской, или она компенсируется, хотя и менее успешно, каким-то другим путем. Можно привести факты в поддержку обоих предположений.

В доказательство большей силы мужской зависти мы можем указать на то, что представления об анатомической ущербности женщины могут существовать только с точки зрения догенитального уровня развития. С позиций зрелой сексуальности - генитальная организация взрослой женщины вовсе не является ущербной, так как очевидно, что возможностей для совершения полового акта у женщины ничуть не меньше, они просто другие, чем у мужчины. А с другой стороны, вклад мужчины в репродукцию несравненно меньше, чем у женщины.

Более того, мы видим, что потребность мужчин умалять значение женщин несравненно сильнее, чем соответствующая потребность у женщин. И как только мы усомнимся в справедливости мужской оценки, нам остается только признать, что догма о неполноценности женщин прямо вытекает из этого бессознательного мужского стремления. Но если это бессознательное стремление является реальной подоплекой теории о женской неполноценности, то мы должны заключить, что порождающая его зависть чрезвычайно сильна.

В пользу взгляда, что женщины менее успешно сублимируют свою зависть к пенису, чем мужчины свою зависть к материнству, свидетельствует и вклад последних в культуру. Мы знаем, что в благоприятных случаях это чувство зависти у женщины перерастает в стремление иметь мужа и ребенка и, возможно, таким образом приводит к снижению силы стимулов, побуждающих к сублимации. В неблагоприятных случаях, как я после покажу подробнее, эта зависть перегружена чувством вины и не может быть плодотворной, в то время как мужская неспособность к материнству ощущается, вероятно, просто как неполноценность и поэтому может без всяких внутренних запретов превращаться в мощную движущую силу.

В настоящей дискуссии я уже затрагивала проблему, которую с недавних пор Фрейд выдвигает на передний план, а именно вопрос о происхождении желания иметь ребенка. В течении последнего десятилетия наше отношение к этой проблеме изменилось. Я позволю себе кратко изложить начало и конец исторической эволюции взглядов.

Первоначальная гипотеза состояла в том, что зависть к пенису дает либидонозное подкрепление как желанию иметь ребенка, так и стремлению к мужчине, хотя эти желания возникают независимо друг от друга. Потом основной акцент в теоретических построениях все более и более переносился на зависть к пенису, и в своей последней работе Фрейд высказал идею, что желание иметь ребенка полностью произрастает из зависти к пенису и разочарования по поводу его отсутствия, а нежное отношение к отцу возникает только этим кружным путем: от желания иметь пенис и через желание иметь ребенка.

Эта последняя гипотеза очевидно исходит из потребности объяснить гетеросексуальное влечение с биологической и физиологической точки зрения. Она соответствует проблеме, сформулированной Гроддеком, который заявляет, что совершенно естественно, когда мальчик тянется к матери как к объекту любви, «но как получается, что маленькую девочку привлекает противоположный пол?»

Чтобы подойти к решению этой проблемы, мы прежде всего должны понять, что наш эмпирический материал, относящийся к комплексу маскулинности у женщин, получен из двух источников, надежность которых сильно различается. Первый - это прямые наблюдения над детьми, тут субъективный фактор играет сравнительно небольшую роль. Каждая маленькая девочка, у которой нет оснований для излишней робости, высказывает зависть к пенису открыто и без замешательства. Мы видим, что эта зависть типична, и достаточно хорошо понимаем ее; мы понимаем, каким образом нарциссическое разочарование от обладания чем-то меньшим, нежели мальчики, подкрепляется целым рядом обстоятельств, основанных на осознании ущербности своего положения в связи с различиями возможностей направить либидо на объект в догенитальной фазе: мальчики обладают явными преимуществами в связи с уретральным эротизмом, скоптофилическим инстинктом и онанизмом.

Я бы предложила зависть к пенису у маленькой девочки определять как «первичную», так как очевидно, что основа ее зависти - в анатомическом различии.

Второй источник, из которого мы черпаем свой опыт - это материал, полученный в результате применения психоанализа в терапии взрослых женщин. Естественно, здесь труднее сформировать суждение, и поэтому больше простора для субъективности. Нами установлено, что зависть к пенису и здесь является фактором огромной динамической силы. Мы наблюдаем пациенток, отвергающих свои феминные функции, и наиболее частый бессознательный мотив при этом - желание быть мужчиной.

Мы встречаемся с фантазиями такого содержания: «У меня когда-то был пенис», «я мужчина, которого кастрировали и изувечили». Из этих фантазий проистекает чувство неполноценности, а из него впоследствии самые разные ипохондрические идеи. Мы отмечаем отчетливо враждебное отношение к мужчинам, иногда принимающее форму пренебрежения, а иногда желания кастрировать или изуродовать их, и мы видим, как эта враждебность определяет судьбы многих женщин.

В результате мы приходим к выводу (особенно естественному для маскулинной ориентации нашего мышления), что можно связать эти наблюдения с первичной завистью к пенису, и воочию видя, к каким последствиям она приводит, считаем доказанным a posteriori , что эта зависть должна обладать непомерной динамической силой. Оценивая ситуацию более в целом, чем в деталях, мы, как правило, не обращаем внимания на тот факт, что желание быть мужчиной, столь знакомое нам из анализа взрослых женщин, в данном случае очень слабо связано с той ранней, первичной завистью к пенису и является вторичным образованием, воплощающим в себе все, что есть незрелого, недоношенного в развитии женственности.

Мой опыт неизменно убеждал меня, что Эдипов комплекс у женщины ведет (и не только в экстремальных случаях, которые «плохо кончаются», а всегда) к регрессии, вплоть до зависти к пенису всех возможных степеней и форм. Разница между происхождением мужского и женского Эдипова комплекса, как мне представляется (при некотором усреднении), состоит в следующем: мальчик отказывается от матери как сексуального объекта из-за страха кастрации, но в своем дальнейшем развитии не только утвреждается в роли мужчины, но и акцентуируется на ней, и эта акцентуация является компенсаторной реакцией на страх кастрации. Мы ясно видим это в латентном и в допубертатном периодах развития у мальчиков, и в целом в их дальнейшей жизни. Девочка же, напротив, не только отказывается от отца как сексуального объекта, но отказывается и от женской роли вообще.

Чтобы понять этот уход от женственности, мы должны рассмотреть факты, относящиеся к раннему детскому онанизму, являющемуся физическим выражением возбуждения, связанного с Эдиповым комплексом.

Здесь снова ситуация представляется яснее у мальчиков, хотя, возможно, у нас о них просто больше сведений. Но может быть загадочность ситуации у девочек - это лишь следствие нашего привычного мужского взгляда на проблему? Похоже, что так. Ведь мы даже не предполагаем наличия у маленьких девочек какой-либо специфической формы онанизма и без всяких раздумий описываем их аутоэротическую активность как мужскую. А когда мы осознаем, что разница, конечно же, должна существовать, мы ее понимаем как негативную, а не как позитивную: то есть, в случае тревоги по поводу онанизма разница состоит в том, что одним кастрация только угрожает, а у других она уже состоялась. Мой аналитический опыт заставляет меня утверждать, что у девочек существует специфически женская форма онанизма (отличающаяся по технике от существующей у мальчиков). Но даже если предположить, что девочки практикуют исключительно клиторальную мастурбацию (это предположение никоим образом не кажется мне правильным), я не вижу почему, несмотря на эволюцию клитора, его нельзя считать принадлежащим к женским гениталиям и составляющим их законную часть.

Из материалов, полученных в результате анализа взрослых женщин, весьма трудно определить, возникают ли органические вагинальные ощущения у девочек на ранней стадии генитального развития. На основании целого ряда случаев из моей практики я склонна заключить, что это так, и я еще буду ссылаться на материалы, на которых основано мое заключение. То, что вагинальные ощущения должны иметь место, кажется мне теоретически весьма возможным по следующим причинам. Несомненно, что известная женская фантазия, о том, как необычайно большой пенис совершает насильственное проникновение, сопровождающееся болью и кровотечением, угрожая что-то разрушить, должна свидетельствовать о том, что эдиповы фантазии у маленькой девочки основываются самым реалистическим образом (в соответствии с пластической конкретностью детского мышления) на диспропорции в размерах отца и ребенка. Я также думаю, что как эдиповы фантазии, так и логически обоснованный страх внутренней (вагинальной) травмы подсказывают, что как вагина, так и клитор должны считаться играющими самостоятельную роль в ранней инфантильной генитальной организации женщин . Из более позднего явления фригидности можно даже заключить, что вагинальная зона действительно более мощно нагружена либидо, чем клитор (судя по связанной с ней тревожностью и попыткам ее оборонять); и именно поэтому кровосмесительные желания относятся к вагине с безошибочной точностью подсознания. С этой точки зрения фригидность можно трактовать как попытку оградить себя от фантазий, слишком опасных для Эго. Эта точка зрения вдобавок позволяет понять причину бессознательного чувства удовольствия, которое, как утверждают различные авторы, иногда сопутствует родам, а, с другой стороны - объяснить страх деторождения. Ибо именно роды (вследствие боли, возникающей из-за несоответствия размеров влагалища и ребенка) гораздо лучше, чем половое сношение, «приспособлены» для подсознательной реализации подобных ранних кровосмесительный фантазий, причем такой реализации, с которой не связано чувство вины; в то время как женская генитальная тревожность, подобно страху кастрации у мальчиков, неизменно несет на себе отпечаток чувства вины и именно ему обязана своим продолжительным влиянием.

Следующий действующий в том же направлении фактор - это определенное следствие анатомической разницы между полами. Я имею в виду, что мальчики могут осмотреть свои гениталии, чтобы проверить, имеют ли место ужасные последствия онанизма. Девочки, напротив, в буквальном смысле «пребывают во мраке» по этому поводу и остаются в полном неведении: в порядке ли их гениталии? Естественно, отсутствие возможности осмотра себя не может сравниваться со случаями острого страха мальчиков перед кастрацией, но в случаях не столь выраженного страха, которые встречаются гораздо чаще, я думаю, что такое различие очень важно. В любом случае материал, собранный мной в процессе психоанализа женщин, привел меня к заключению, что этот фактор играет значительную роль в женской ментальности и что он вносит свой вклад в ту особую внутреннюю неуверенность, так часто встречающуюся у женщин. И именно под давлением этой тревоги девочка нередко ищет убежища в роли мужчины.

Каков же выигрыш в уходе от женской роли? Я сошлюсь на опыт, имеющийся, наверное, у всех психоаналитиков: они обнаруживают, что подсознательное желание быть мужчиной попадает, в общем, на сравнительно благоприятную почву: однажды возникнув, оно становится устойчивым, так как является выражением стремления избежать осознания либидонозных желаний и фантазий, связанных с отцом. Таким образом, желание быть мужчиной содействует подавлению кровосмесительных женских желаний или сопротивлению их «вытаскиванию на свет Божий». Такой типичный и постоянно повторяющийся опыт вынуждает нас, если мы верны психоаналитическим принципам, заключить, что фантазии о том, чтобы быть мужчиной, предназначены в раннем периоде именно для того, чтобы оградить субъекта от либидонозных желаний, связанных с отцом. Фантазия „я мужчина" позволяет девочке „уйти" от женской роли, в данной ситуации - слишком перегруженной виной и тревогой. Естественно, что попытка отойти от женского стиля жизни к мужскому неизбежно приносит чувство неполноценности, так как девочка начинает примерять к себе чужие притязания и оценивать себя мерками, чуждыми ее биологическому естеству, и при этом, конечно же, сталкивается с чувством, что она никогда не сможет соответствовать им полностью.

Хотя чувство неполноценности очень мучительно, аналитический опыт убедительно доказывает нам, что Эго переносит его легче, чем чувство вины, связанное с сохранением женской полоролевой установки, и, следовательно, для Эго - несомненный выигрыш, когда девочка, избегая Сциллы-вины, ищет убежища у Харибды-неполноценности.

Для полноты картины я упомяну еще об одном преимуществе, которое, как мы уже знаем, получает женщина от процесса отождествления с отцом, происходящего одновременно с принятием роли мужчины. Я, к сожалению, не могу ничего нового добавить к тому, что я уже излагала в моей более ранней работе.

Мы знаем, что сам процесс отождествления с отцом является одним из ответов на вопрос, почему уход от женских желаний, направленных на отца, всегда ведет к усвоению полоролевой установки мужчины. Некоторые размышления над тем, что уже было сказано, открывают нам возможность иной точки зрения на этот вопрос.

Известно, что когда либидо встречает препятствия на своем пути, практически всегда наблюдается регрессия и активизируется более ранняя фаза развития. Согласно последней работе Фрейда, зависть к пенису представляет собой стадию, предшествующую подлинной объектной любви к отцу. Такой ход мысли, предложенный Фрейдом, помогает нам понять ту внутреннюю необходимость, с которой либидо регрессирует назад именно к этой предшествующей стадии, независимо от того, когда и в какой степени оно столкнулось с преградой кровосмешения.

Я в принципе согласна с замечанием Фрейда, что девочка движется к объектной любви дорогой зависти к пенису, но я думаю, что природа этой эволюции может быть изображена иначе. Наблюдая в случаях регресса, какая значительная часть первичной зависти к пенису проистекает из периода, предшествующего Эдипову комплексу, мы должны отказаться от искушения интерпретировать все проявления такого элементарного закона природы, как взаимное влечение полов, только в свете этой зависти.

Исходя из этого заключения и столкнувшись с вопросом, как же тогда следует понимать психологию этого первичного биологического принципа, мы, казалось бы, должны признаться, что мы этого не знаем. На самом деле, я все чаще обращаюсь к гипотезе, что, возможно, причинная связь может быть совершенно обратной и что именно влечение к противоположному полу, действующее с самого раннего периода, и обусловливает либидонозный интерес маленькой девочки к пенису. Этот интерес, в зависимости от достигнутого уровня развития, сначала имеет аутоэротическую и нарциссическую направленность, как я описывала ранее. Если мы будем рассматривать указанные „отношения зависти" применительно к взаимному влечению полов, перед нами встанут новые вопросы, относящиеся к причинам возникновения Эдипова комплекса у мужчин, и я надеюсь ответить на них в следующей статье. Но если мы предположим, что зависть к пенису является первым выражением загадочного взаимного притяжения полов, тогда окажется, что нет ничего удивительного в том, что анализ обнаруживает ее существование в еще более глубоких временных слоях, чем тот, в котором развиваются желание иметь ребенка и нежная привязанность к отцу. Путь к нежному отношению к отцу может быть подготовлен не только разочарованием в связи с отсутствием пениса, но с таким же успехом и иным образом. И тогда мы должны говорить о либидонозном интересе к пенису как о своеобразном проявлении „парциальной любви", используя термин Абрахама 16 . Такая любовь, говорит он, всегда имеется в качестве предшествующей стадии подлинно объектной любви. Мы можем также объяснить этот процесс и путем аналогии с переживаниями более старшего возраста: восхищенная зависть прямым путем ведет к любовному отношению.

Что же касается чрезвычайной легкости, с которой происходит возврат к зависти, я должна сослаться на определенное аналитическое открытие. В ассоциациях пациенток нарциссическое стремление обладать собственным пенисом и стремление обладать объектом либидонозного влечения часто так переплетены, что порой трудно понять, в каком смысле употребляются слова: «Я его хочу».

Еще несколько слов о женской фантазии кастрации как таковой. Она дала название всему комплексу, так как является самой поразительной его частью. Согласно моей теории женского развития, я считаю целесообразным рассматривать эти фантазии как вторичное образование. Я представляю себе их происхождение так: когда женщина находит убежище в фиктивной мужской роли, ее женская генитальная тревожность до некоторой степени переводится на мужской язык - страх вагинальной травмы становится фантазией о кастрации. Девочка выигрывает от этого, так как заменяет более мучительное чувство неуверенности (обусловленное ее анатомическим строением) и ожидание наказания на конкретную идею. Кроме того, так как сама фантазия кастрации тоже отчасти лишь причудливая тень все того же старого чувства вины, то идея обладания собственным пенисом становится желанным доказательством невиновности.

Итак, начало типичных биологических мотивов ухода в роль мужчины, лежит в Эдиповом комплексе. Но позднее они подкрепляются и поддерживаются реальной дискриминацией женского труда в обществе. Конечно, мы должны признать, что стремление быть мужчиной, когда оно идет от этого источника, является превосходной рационализацией бессознательных мотивов. Но мы не должны забывать, что дискриминация есть часть нашей реальности и что на самом деле она гораздо сильнее, чем большинство женщин это сознает.

Георг Симмель в этой связи говорит, что „большая важность, приписываемая мужчине в социальном плане, возможно обусловлена его позицией превосходства в силе" и что исторически отношения полов можно грубо описать как отношения господина и раба. И здесь, как и везде, „одна из привилегий господина состоит в том, что он не должен постоянно помнить, что он господин, в то время как раб никогда не может забыть, что он раб".

Эта привилегия, пожалуй, объясняет недооценку дискриминации в психоаналитической литературе. В реальной жизни девочка от рождения обречена убеждаться в своей неполноценности, высказывается ли это грубо или исподволь. Такое положение постоянно стимулирует ее комплекс маскулинности.

Я приведу еще некоторые соображения. Благодаря тому, что наша цивилизация до сих пор носила чисто мужской характер, женщине гораздо труднее было достичь сублимации, которая реально удовлетворяла бы ее естество, ведь все обычные профессии всегда были рассчитаны на мужчин. Это усугубляло ее чувство неполноценности, поскольку она, естественно, не могла достичь того же, что и мужчина, и ей начинало казаться, что это и есть реальное основание для ее дискриминации. Трудно оценить, до какой степени бессознательные мотивы ухода от женственности обусловливаются реальным социальным неравенством женщины. Естественно было бы предполагать связь и взаимовлияние психических и социальных факторов. Но здесь я хочу только указать на эту проблему, так как она настолько глубока и серьезна, что требует отдельного исследования.

Те же самые факторы имеют столь же существенное, но качественное иное влияние на развитие мужчины. С одной стороны, они ведут к гораздо более сильному подавлению его феминных желаний, на которых стоит клеймо неполноценности, а с другой - эти желания становится легче успешно сублимировать.

Итак, я предложила для обсуждения некоторые мои толкования проблем женской психологии, которые во многом отличаются от существующих взглядов. Возможно и даже весьма вероятно, что картина, которую я нарисовала, кажется односторонней с мужской - противоположной - точки зрения. Но мое главное намерение состояло в том, чтобы в этой статье указать на возможный источник ошибок, обусловленных полом исследователя, и тем самым сделать еще один шаг вперед, к цели, которой мы все стремимся достичь: подняться над субъективностью мужской или женской точки зрения и создать картину ментального развития женщины, которая бы более соответствовала реалиям женской природы - с ее особыми качествами и их отличиями от качеств мужчины - чем все те картины женского ментального развития, которые существовали до сих пор.

Иммануил Кант (1724 - 1804) – выдающийся немецкий философ и ученый.

Философия Канта раскрывается, главным образом, в его двух основных трудах: «Критика чистого разума» и «Критика практического разума». В «Критике чистого разума» он пришел к выводу, что человеческий разум в принципе не может познать сущность вещей. Возможно лишь познание «явлений», т.е. того, что возникает в результате взаимодействия реального мира (так называемых «вещей в себе», недоступных познанию) и нашей познавательной способности. Поскольку «вещи в себе» непознаваемы, то Кант делает вывод о принципиальной невозможности постижения Бога, души, мира. Он подвергает критике т.н. доказательства бытия Божия и бессмертия души.

Однако, исходя из существования в нас нравственного закона, безусловно требующего своего исполнения, Кант в «Критике практического разума» утверждает необходимость постулирования бытия Бога и бессмертия души. Поскольку, лишь принимая существование Бога, хотящего и могущего блюсти добро и правду, и бессмертие души, позволяющего ей неограниченно совершенствоваться, возможно достижение того нравственного высшего идеала, стремление к которому заложено в природе человека.

Свой взгляд на сущность религии Кант высказывает в указанных трудах, а также в сочинении «Религия в пределах только разума». По мнению Канта, содержанием религиозного сознания служит понятие о Боге как о нравственном законодателе, и религия заключается в признании человеком всех своих нравственных обязанностей как заповедей Бога. В «Критике практического разума» он пишет: «Нравственный закон через понятие высшего блага, как объекта и конечной цели чистого практического разума, приводит человека к религии, т.е. признанию всех своих обязанностей, как заповедей Божиих, – не как санкций, т.е. произвольных и самих по себе случайных определений чужой воли, а как существенных законов всякой свободной воли самой по себе». «Религия, по материи или по объекту, ничем не отличается от морали, т.к. общий предмет той и другой составляют нравственные обязанности; отличие религии от морали только формальное».

Существо религии, таким образом, по Канту, состоит в исполнении нравственного долга, «как заповедей Божиих». Кант в объяснении своего понимания религии говорит, что разумный человек может иметь религию, но никаких отношений к Богу иметь не должен, потому что о Его действительном существовании человеку ничего достоверного неизвестно. На место Бога в религии он ставит человека с присущим ему нравственным законом. В результате создается некое столь универсальное понятие религии, при котором она может существовать и без признания бытия Бога. Не случайно, в своем последнем большом сочинении «Opus postumum» он неоднократно писал: «Я – Бог».

Точка зрения Канта на религию, как на совокупность определенных нравственных обязанностей, является распространенной. Основная ее мысль сводится при этом к утверждению, что человеку достаточно быть хорошим, ибо это и есть существо религии. А религиозность – дело второстепенное и необязательное. Поэтому все специфически религиозные требования к человеку: вера, догматы, заповеди, богослужения и молитвы, нормы церковной жизни – излишни. Все это – суеверие, или философия и ими можно пренебречь. Отсюда возникает проповедь т.н. общечеловеческой морали, адогматического христианства, единства по существу всех религий и т.п.

Очень хорошо бездуховность и, по существу, атеистичность взгляда Канта на религию показывает свящ. Павел Флоренский. Анализируя понятие святости, он пишет: «Эту реальность [иного мира] наша современная мысль склонна приравнять к нравственной силе, разумея под святостью полноту нравственных совершенств. Таков кантовский обход культа с тыла... Но напрасны бессильные покушения на понятия святости... Уже самое словоупотребление свидетельствует против таких покушений: когда говорится о святых одеждах, о святой утвари, о святой воде, о святом елее, о святом храме и так далее, и так далее, то явно, что здесь речь идет о совершенстве отнюдь не этическом, а онтологическом…И если человека мы называем святым, то этим мы не на нравственность его указываем – для такого указания есть и соответствующие слова, – а на его …вышемирность, на его пребывание в сферах, недоступных обычному разумению... Так, следовательно, если о нравственном поступке будет сказано: “святое дело”, – то тут имеется в виду не кантовская его, имманентная миру, нравственная направленность, но антикантовская, миру трансцендентная соприсносущность неотмирным энергиям. Называя Бога Святым, и Святым по преимуществу, источником всякой святости и полнотою святости... мы воспеваем не Его нравственную, но Его Божественную природу...»

Подмена святости нравственностью и духовности моралью – глубокая ошибка Канта и всех «кантианцев». Исполнение нравственных обязанностей без Бога равносильно плаванию корабля «без руля и без ветрил».

I. Хорни и женская психология

Еще преподавая ортодоксальную теорию в Берлинском психоаналитическом институте, Хорни начала расходиться с Фрейдом в вопросах зависти к пенису, женского мазохизма и развития женщины и попыталась заменить главенствующий фаллоцентристский взгляд на женскую психологию на иной, женский взгляд. Изначально она пробовала изменить психоанализ изнутри, но в конце концов отошла от многих его предрассудков и создала собственную теорию.

В первых своих двух статьях "О происхождении комплекса кастрации у женщин" (1923) и "Уход от женственности" (1926) Хорни стремилась показать, что девочка и женщина обладает лишь ей присущими биологической конституцией и схемами развития, которые следует рассматривать, исходя из женского начала, а не как отличные от мужских, и не как продукты их предполагаемой неполноценности по сравнению с мужскими. Она оспаривала психоаналитический подход к женщине как к неполноценному мужчине, считая этот подход следствием пола его создателя, гениального по-мужски, – и плодом культуры, в которой взяло верх мужское начало. Бытующие мужские воззрения на женщину были усвоены психоанализом в качестве научной картины сущности женщины. Для Хорни важно понять, почему мужчина видит женщину именно в таком ракурсе. Она утверждает, что зависть мужчины к беременности, деторождению, материнству, к женской груди и возможности кормить ею дает начало бессознательной тенденции обесценивать все это, и что мужской творческий импульс служит сверхкомпенсацией его незначительной роли в процессе воспроизводства. "Зависть к матке" у мужчины, несомненно, сильнее "зависти к пенису" у женщины, поскольку мужчина желает принизить значимость женщины гораздо сильнее, чем женщина желает принизить значимость мужчины.

В дальнейших статьях Хорни продолжала анализ мужского взгляда на женщину, дабы показать недостаток его научности. В статье "Недоверие между полами" (1931) она доказывает, что в женщине видят "второсортное создание", поскольку "во все времена более могущественная сторона создавала идеологию, необходимую для обеспечения своего главенствующего положения", и "в этой идеологии отличия слабых трактовались как второсортность". В "Страхе перед женщиной" (1932) Хорни прослеживает этот мужской страх до страха мальчика перед тем, что его гениталии неадекватны материнским. Женщина угрожает мужчине не кастрацией, а унижением, угрожает "маскулинному самоуважению". Вырастая, мужчина продолжает в глубине души тревожиться о размерах своего пениса и о своей потенции. Эта тревога не дублируется никакой женской тревогой: "женщина играет свою роль самим фактом своего бытия", ей нет необходимости постоянно доказывать свою женскую сущность. Поэтому нарциссический страх перед мужчиной у женщины отсутствует. Чтобы совладать со своей тревогой, мужчина выдвигает идеал продуктивности, ищет сексуальных "побед" или стремится унизить объект любви.

Хорни не отрицает, что женщины часто завидуют мужчинам и недовольны своей женской ролью. Многие ее работы посвящены "комплексу маскулинности", который она в "Запрещенной женственности" (1926) определяет как "комплекс чувств и фантазий женщины, содержание которых определяется бессознательным желанием тех преимуществ, которые дает положение мужчины, зависть к мужчинам, желание быть мужчиной и отказ от роли женщины". Первоначально она считала, что комплекс маскулинности у женщины неизбежен, поскольку он необходим для того, чтобы избежать чувства вины и тревоги, являющихся продуктом Эдиповой ситуации, но впоследствии пересмотрела свое мнение. Комплекс маскулинности – продукт мужского доминирования в культуре и характерных особенностей динамики семьи девочки, утверждала Хорни.

"В реальной жизни девочка от рождения обречена убеждаться в своей неполноценности, высказывается ли это грубо или исподволь. Такое положение постоянно стимулирует ее комплекс маскулинности" ("Уход от женственности").

Говоря о семейной динамике, Хорни сперва считала самыми главными отношения девочки с мужчинами семьи, но позднее центральной фигурой в историях болезни женщин, страдавших комплексом маскулинности, становится их мать. В "Материнских конфликтах" (1933) она перечисляет все те черты детства девочки, которые она считает ответственными за комплекс маскулинности.

"Вот что типично: у девочек, как правило, очень рано возникали причины не любить свой собственный женский мир. Причинами этого могли быть материнское запугивание, глубокое разочарование в отношениях, связанных с отцом или братом, ранний половой опыт, ужаснувший девочку, фаворитизм родителей по отношению к брату".

Все это было и в детстве самой Карен Хорни.

В своих работах по женской психологии Хорни постепенно отошла от веры Фрейда: "анатомия – это судьба" и все более выделяла в качестве источника женских проблем и проблем полоролевой идентификации факторы культуры. Нет, не пенису самца завидует женщина, а привилегиям мужчины. Ей очень нужно иметь не пенис, а возможность осуществлять себя, развивая заложенные в ней человеческие способности. Патриархальный идеал женщины не всегда отвечает ее внутренним потребностям, хотя власть этого идеала часто заставляет женщину вести себя в соответствии с ним. В "Проблеме женского мазохизма" Хорни бросает вызов теории "исконного родства между мазохизмом и женским организмом". Это убеждение некоторых психоаналитиков всего лишь отражает стереотипы маскулинной культуры, Хорни же прослеживает ряд социальных условий, делающих женщину мазохистичнее мужчины. Более того, сравнение различных культур показывает, что эти условия не универсальны: некоторые культуры более других неблагоприятны для развития женщины.

Хотя Хорни посвятила большую часть своей профессиональной жизни проблемам женской психологии, она оставила эту тему в 1935 году, считая, что роль культуры в формировании психики женщины слишком велика, чтобы мы могли провести четкое разграничение: вот это женское, а это – нет. В лекции, озаглавленной "Страх женщины перед действием" (1935), Хорни высказывает убеждение, что мы сможем понять, в чем на самом деле состоит психологическое отличие женщины от мужчины лишь тогда, когда женщина освободится от навязанной маскулинной культурой концепции женственности. Нашей целью должно быть не определение истинной сущности женственности, а поощрение "полного и всестороннего развития личности каждого человека". После этого она и начала разрабатывать свою теорию, которую полагала нейтральной в половом отношении, приложимой и к мужчине и к женщине.

· КНИГИ

Карен Хорни (Karen Horney) (16 сентября 1885 года, Гамбург - 4 декабря 1952 года, Нью-Йорк) - психоаналитик, сооснователь неофрейдизма, принадлежит к плеяде выдающихся деятелей мирового психоанализа и, наряду с Хелен Дейч, является общепризнанным основателем науки о женской психологии. Карен Хорни - единственная женщина-психолог, чье имя значится в ряду основателей психологической теории личности

Родилась в норвежско - датской протестантской семье. Мать, Клотильда Ронзелен, датчанка, отличалась свободомыслием, что, без сомнения, унаследовала ее дочь.

Решение заняться медициной, достаточно необычное для женщин того времени, Карен приняла под влиянием матери. Образование она получала в Берлинском университете. Там она познакомилась с берлинским юристом Оскаром Хорни и в 1909 г. вышла за него замуж. В университете Карен занималась психиатрией и психоанализом и в 1913 г. окончила его лучшей студенткой в группе. В том же 1913 г. Карен Хорни получила степень доктора медицины и к тридцати годам стала одним из самых признанных преподавателей в Берлинском институте психоанализа.

Личный анализ Карен Хорни прошла у Ганса Закса - одного из ближайших сподвижников 3игмунда Фрейда и основателя первого Психоаналитического Комитета (1913), а квалификацию обучающего аналитика она получила у Карла Абрахама, которого 3игмунд Фрейд считал своим способнейшим учеником.

За основу своих взглядов она взяла теории Зигмунда Фрейда, хотя и смотрела на них критически. Разработку собственных теорий Карен Хорни начинает с утверждения, что универсальных психических норм просто не существует: поведение, расцениваемое как невротическое в одной культуре, может быть совершенно нормальным для другой, и наоборот. По мнению Карен Хорни, о том, что является нормой, а что нет, мы можем судить только рассматривая индивида в контексте тех конкретных культурных условий, в которых он находится. Уже в первых своих работах Хорни вступила в полемику с Фрейдом. Ортодоксальный психоанализ (психоанализ фрейдовского типа), по мнению Хорни, носит отпечаток маскулинности современного общества, в которой функция женщины строго определенна. Хорни, практически с первых ее работ, начинает активно полемизировать с создателем психоаналитической теории, и, нельзя не признать, что в ряде случаев эта полемика была достаточно продуктивной.

Значительную роль в жизни Карен Хорни сыграл Франц Александер, который, декларировав свой отход от психоанализа и покинув из-за этого Берлин, на самом деле талантливо имплицировал аналитические подходы в американскую социальную психологию. Во многом сходным путем шла к созданию науки о женской психологии Карен Хорни. Именно Франц Александер в 1932 году пригласил Карен Хорни в Чикаго в качестве заместителя директора Чикагского Психоаналитического Института. Проработав вместе около двух лет, Александер и Хорни признали, что их дальнейшее сотрудничество невозможно, так как у каждого был свой собственный путь. Карен Хорни уезжает в Нью-Йорк, где в 1941 году организует Американский Институт Психоанализа, а позднее становится редактором-основателем «Американского Психоаналитического Журнала». В Нью-Йоке она прожила до самой смерти, преподавая в институте, ведя частную психоаналитическую практику и развивая свою теорию неврозов.

Мысль Карен Хорни о том, что характер невроза зависит в первую очередь от социальных факторов, от культурных ценностей, оказалась весьма продуктивной. В результате внутри фрейдизма произошли существенные изменения. Так, оказались отвергнутыми теория сублимации и учение о либидо. Неофрейдисты по существу «социологизировали» психологию.

По Хорни, невроз формируют воздействие окружающей социальной среды и разрушение человеческих взаимоотношений. Ортодоксальный психоанализ же ориентируется на генетические и инстинктивные причины. В результате меняется смысл терапии. Цель ортодоксального психоанализа - помочь справиться со своими инстинктами. По Хорни цель терапии состоит в восстановлении отношений с людьми и собой, поиска точки опоры в себе, избавления от невротических защитных механизмов, лишь отчасти помогающих человеку справляться с жизненными трудностями, но при более глубоком взгляде закрывающими возможность нормальной жизни.

В основе любого невроза обычно усматривают внутренний конфликт (противоборство между чем-то и чем-то в психике человека). Невротический конфликт по Фрейду - борьба вытесненных (инстинкты) и вытесняющих сил (культура). Невротический конфликт по Хорни - борьба несовместимых сочетаний между несколькими невротическими наклонностями. Под невротическими наклонностями (термин введён Хорни) Хорни понимала компульсивные (навязчивые) влечения (также понимаются как основа невроза). Одними из главных невротических наклонностей Хорни считала компульсивную потребность в любви и компульсивное стремление к власти. В конфликте друг с другом могут находиться невротическое стремление к любви и невротическое соперничество - невозможно идти по головам людей и заботиться о них (рассчитывая получить любовь в ответ). Впринципе, даже для здорового человека соперничество будет означать дефицит проявлять любовь и получать любовь (любовь - в широком смысле слова). У невротических наклонностей обычно есть функция (скрытая выгода). В конечном счёте, она сводится к снятию или смягчению тревожности конкретной личности.

Хорни не считала оправданным фокусировать исключительное внимание на детстве, прибегая к некоторой односторонней зачарованности началом человеческой жизни. Неврозы, считала она, порождаются не только отдельными переживаниями человека, но и теми специфическими условиями, в которых мы живем. Она развивала различные стратегии межличностных отношений, фиксируя внимание на болезненных, невротических состояниях людей.

Карен Хорни – автор многих популярных книг (Базисный конфликт, Женская психология, Невроз и личностный рост, Невротическая личность нашего времени, Отношения полов, Разрешение невротических конфликтов, Самоанализ, Тревожность). Работы Карен Хорни написаны хорошим, легким языком. Они всегда логичны и последовательны.

КНИГИ

Женская психология. Карен Хорни

Карен Хорни была не согласна со многими утверждением основателя психоанализа Зигмунда Фрейда в отношении женщин.

Она полностью отвергала его взгляд, согласно которому женщины бессознательно завидуют мужскому пенису и упрекают своих матерей за то, что лишены этого органа.

Она также считала ошибочным мнение Фрейда, утверждавшего, что женщина бессознательно стремится родить сына и таким образом символически обрести пенис.

Хорни объясняла ошибочность таких утверждений тем, что психоанализ был создан «мужским гением, и почти все, кто развивал идеи психоанализа, были мужчинами».

Результат несогласия с официальной теорией - дисквалификация Хорни как персонального психоаналитика и исключение из рядов психоанализа.

Однако Хорни добилась большего, чем просто критика Фрейда. Она создала свою теорию психологии женщины, содержащую новый взгляд на различия между мужчинами и женщинами в контексте социокультурных влияний.

Хорни, опираясь на свою клиническую практику, утверждала, что женщины часто чувствуют себя неполноценными по сравнению с мужчинами, потому что их жизнь основывается на экономической, политической и психосоциальной зависимости от мужчин.

В «мужском мире», в котором мы живем, к женщинам относились (зачастую относятся до сих пор), как к существам второго сорта, не признавая равенства их прав с правами мужчин и воспитывая так, чтобы они принимали мужское «превосходство».

Социальные системы, с их мужским доминированием, постоянно вынуждают женщин чувствовать себя зависимыми и несостоятельными.

Хорни доказывала, что многие женщины стремятся стать более маскулинными, но не из зависти к пенису. Она рассматривала «переоценку» женщинами маскулинности скорее как проявление стремления к власти и привилегиям: «В желании быть мужчиной может выражаться проявление желания обладать всеми теми качествами или привилегиями, которые наша культура считает маскулинными - такими как сила, смелость, независимость, успех, половая свобода, право выбирать партнера».

Хорни также обращала внимание на ролевые контрасты, от которых страдают многие женщины в отношениях с мужчинами (вплоть до развития депрессии или невроза), в особенности выделяя контраст между традиционной женской ролью жены и матери и такой более либеральной ролью, как выбор карьеры или достижение других целей. Она полагала, что этот ролевой контраст объясняет те невротические потребности, которые мы можем увидеть у женщин в любовных отношениях с мужчинами.

Отношение к комплексу кастрации

Взгляды Карен Хорни на психологию женщины претерпели значительные изменения в процессе ее творчества, начиная от полной поддержки теории психоанализа З. Фрейда и заканчивая ее глубоким переосмысливанием и переработкой.

Так, в Докладе на VII Международном Психоаналитическом Конгрессе в Берлине в сентябре 1922 «О происхождении комплекса кастрации у женщин» Хорни демонстрирует свою полную приверженность взглядам ортодоксального психоанализа на проблему кастрации: «…наше понимание природы этого явления существенно не изменилось. Многие женщины и в детстве, и в зрелости периодически или даже постоянно испытывают страдания, связанные со своей половой принадлежностью. Специфические проявления ментальности женщин, возникающие из протеста против участи быть женщиной, берут свое начало от их детского страстного желания обладать собственным пенисом. Неприемлемая идея о собственной изначальной обделенности в этом отношении дает почву для пассивных фантазий о кастрации, в то время как активные фантазии порождаются мстительным отношением к мужчине, находящемся в привилегированном положении».

Но уже в этом докладе звучит тема сомнения, даже какого то несогласия с официальной точкой зрения на проблему: «…в качестве аксиомы принимается тот факт, что женщины ощущают себя ущербными именно из-за своих половых органов. Возможно, с точки зрения мужского нарциссизма здесь все кажется слишком очевидным… Тем не менее, чрезмерно смелое утверждение, что половина человечества недовольна своей половой принадлежностью и может преодолеть это недовольство только в особо благоприятных условиях, представляется совершенно неудовлетворительным, и не только с точки зрения женского нарциссизма, но и биологической науки».

Хорни задает вопрос, поиски ответа на который в течение всей ее жизни привели ее к созданию психологии женщины, отличной от психологии мужчины: на самом ли деле встречающийся у женщин комплекс кастрации, который может приводить не только к развитию невроза, но составляет угрозу здоровому формированию характера или даже всей будущей судьбе женщин (вполне нормальных, способных к любой практической деятельности), базируются единственно на неудовлетворенном желании иметь пенис? Или это только предлог, за которым скрываются иные силы, динамическое начало которых знакомо по механизму формирования неврозов?

Хорни не просто задает этот вопрос, хотя уже сама постановка такого вопроса для ортодоксального психоанализа является опасной. Хорни предлагает на этот вопрос ответить, причем предлагает несколько методологических подходов, одним из которых (онтологический), по ее мнению, является клиническая практика.

Так, исследуя часто встречающееся желание своих пациенток мочиться по-мужски, Хорни видит причину такого желания не в комплексе кастрации, а в ощущении несправедливости, которое рождается из полового неравенства в социуме: «…девочкам особенно трудно преодолеть желание мастурбировать, так как они чувствуют, что из-за разницы в строении тела им несправедливо запрещают то, что позволено делать мальчикам.…разница в строении тела может легко привести к горькому ощущению несправедливости, и, таким образом, аргумент, позднее используемый для оправдания отказа от женственности (а именно тот, что мужчины пользуются большей сексуальной свободой), оказывается обусловленным подлинными переживаниями раннего детства».

Таким образом, Хорни говорит о том, что в социуме, где какие-то особенности индивида (анатомическое строение, дефекты анатомии или физиологии, специфическое поведение и пр.) могут стать базисом для социально-культурных запретов, эти самые особенности могут послужить основой для формирования структуры личности. С удалением этих запретов структура личности может формироваться по-другому.

Перефразируя слова самой Карен Хорни (о «девочках американских индейцев и маленьких тробриандок»), можно задаться вопросом: а присутствует ли желание мочиться по-мужски у маленьких девочек, например, монголок, культурные обычаи и особенности в одежде которых позволяли им (во времена Карен Хорни, во всяком случае) отправлять свои естественные потребности также открыто (и также непосредственно), как и мужчинам?

Таким образом, уже в начале своей психоаналитической карьеры Хорни начинает сомневаться в правильности применимости психоаналитических сентенций к женщинам без учета особенности женской психологии.

В дальнейшем ее убежденность, что подходить к оценке особенностей психологии женщины с точки зрения мужского психологического учения нельзя.

Будучи уже зрелым психологом, Хорни формулирует основные предпосылки для дальнейшего развития психологии женщины ее последователями (кстати, не только женщинами-психологами, но и мужчинами):

1. Ситуация «эдипова комплекса» имеет место быть, но как частный случай. Взаимоотношения полов есть поле множества общих, особенных и индивидуальных проблем, не сводимых к какой-то одной формуле.

Во времена матриархата закон и обычай фокусировались вокруг матери и «матрицид» тогда был, (как свидетельствую Софокл и другие античные авторы), более тяжким преступлением, чем отцеубийство. В эпоху изобретения письма мужчина стал играть лидирующую роль в политике, экономике, законодательстве и половой морали. Этому было много причин. Одна из них, вероятно, в том, что мужчина - более рационален, более способен обезличить себя, «обобществить свою психику». Но в этом же состоит и его слабость, его несоответствие современности, которая вновь акцентирует значение целостной, индивидуализированной личности. Женщина вновь вступает в борьбу за равенство.

2. Мужчина чтит женщину, как Мать, которая кормит, заботится, жертвует собой. Жизнетворное могущество женщины наполняет мужчин восхищением. Но «противно человеческому существу испытывать восхищение и не держать зла на того, чьими способностями не обладаешь». Мужчина завидует женщине и стремится компенсировать свою неспособность к деторождению тем, что создает государство, религию, искусство. Поэтому вся культура носит отпечаток маскулинности.

Выступая против равенства полов «мужская культура» разными способами ущемляет женщину. Материнство плохо защищено законом. Беременность и детовоспитание, требующие от женщины огромных физических и душевных затрат, и являющиеся главной причиной «культурного отставания» женщины, почти никак не компенсируются. Имеет место потакание сексуальной безответственности мужчин и низведение женщины до роли сексуального объекта.

3. Еще одна причина недоверия и даже вражды между полами в том, что мужчина испытывает страх перед женщиной, как сексуальным существом. Во многих африканских племенах мужчины верят, что женщины обладают магической властью над их гениталиями. Мужчина также склонен думать, что женщина отбирает у него силу во время полового акта, забирает себе его жизнетворное семя. Отношение к женщине ассоциируется со страхом смерти: кто дает жизнь, тот имеет право ее отобрать.

Подтверждением этого мистического страха стало беспрецедентное уничтожение женщин под знаменем борьбы с ведьмами («Молот ведьм»), вся вина которых заключалась лишь в том, что сами мужчины испытывали вожделение к женщинам и не могли этому вожделению противостоять («Собор Парижской богоматери» В. Гюго).

4. Мужчина в большей степени зависит от женщины, чем она от него. Он боится не удовлетворить женщину, оказаться импотентом, унизиться перед ней. Сексуальность женщины его больше страшит, чем привлекает. Он предпочел бы, чтобы женщина просто была сексуальным объектом. Долгое время всякая сексуальная активность со стороны женщины рассматривалась как отклонение, а фригидность считалась нормой. Для беспрепятственного удовлетворения своих сексуальных влечений мужчина должен держать женщину в состоянии повиновения, проще сказать, в рабстве, что и имеет место в быту и общественном хозяйстве.

В мифологической фантазии мужчина хотел бы видеть женщину «непорочной», лишенной сексуальных влечений, только в этом случае она для него вполне безопасна. С этим связан, по-видимому, и культ Девы Марии. Принижение женского начала очевидно и в истории Адама и Евы. Почему-то Ева была сделана из ребра Адама, а не Адам появляется из тела Евы. Женщина в Ветхом Завете трактуется как искусительница и совратительница.

5. Недоверие и враждебность к мужчине имеются и в женской психике, но связаны они, как правило, с опытом детства. «Рай детства», о котором часто говорят забывчивые взрослые, - не более чем иллюзия. Девочка в детстве ущемлена больше чем мальчик. Ей больше запрещено, меньше разрешено. У нее в детстве формируется чувство вины и страх перед физической силой. Об этом красноречиво свидетельствуют сновидения девочек, в которых женский страх возникает при встрече со змеями, дикими зверями, чудовищами, которые могут ее победить, овладеть ею, прорваться внутрь ее тела. Девочка интуитивно чувствует, что ее будущее зависит не от нее, а от кого-то другого, от таинственного события, которого она ждет и которого боится. Стараясь избежать этих переживаний, девочка уходит в «мужскую роль». Это особенно заметно в возрасте от четырех до десяти лет. В пубертатный период шумное мальчишеское поведение исчезает, уступая место девичьему - приниженному и соответствующему социальной роли, которая часто представляется опасной и нежеланной.

Таким образом, Хорни убедительно доказывает, что цена принятия женской роли - большая склонность к невротизму, чем у мужчин. Иногда - амбициозность, стремление к власти, желание «забрать мужчину целиком». Иногда - подчеркнутая скромность, пассивность - как бы только не подумали, что она что-то хочет от мужчины. Наконец, распространенная среди женщин фригидность.